Спустя два часа за окном показался тусклый московский рассвет. Безобразно каркали вороны. Скупые лучи осеннего солнца подсветили крыши соседних домов, перекресток с редкими машинами, заскользили по желтым листьям деревьев. Ровно в семь послышался будильник из комнаты дочери. Целых двенадцать квадратных метров – роскошь по нашим меркам. Моя и того меньше – всего девять, куда вмещалась лишь кровать и крошечный платяной шкаф. Но мы не жаловались, для двоих вполне достаточно.
Вскоре из комнаты показалась София. Заметив меня, она встала в дверном проеме и окинула заспанными глазами.
– Опять бессонница?
– Вроде того. Но все в порядке.
При взгляде на дочь в груди ощутимо потеплело. Софии семнадцать, и она обалденная. И сложносочиненная. Вместе мы многое пережили. Мои беды, ее, общие. Я не совру, если скажу, что минувшие два года стали для обеих тяжелым испытанием. Испытанием, которое мы прошли. Нелегко, со скандалами и надрывом, но прошли.
Я гордилась своей дочерью. А еще никогда не относилась к тому типу мам, которые ностальгируют по былым временам, с умилением и грустью вспоминают толстощекого карапуза, сетуя, что тот «та-а-ак быстро вырос». Ничего подобного! Каждый день рождения дочери я искренне радовалась, что она стала на год взрослее, умнее, самостоятельнее. Когда ей «стукнуло» три, и в голове резко включился свет, я испытала вселенское облегчение. В одиннадцать лет она хлопнула дверью перед моим носом, напомнив о личных границах. Думаете, я расстроилась? Отнюдь! Я посылала небесам миллион благодарностей и с тех пор всегда стучалась, прежде чем войти в ее комнату. В тринадцать София дала нам с отцом как следует прокашляться. А в пятнадцать после развода, разгребать последствия пришлось мне одной. Именно тогда она пристрастилась к наркоте, и я ее чуть не потеряла. Но все в прошлом.
Немного помявшись, дочь невесело призналась:
– Мам, у нас препод по семейному праву… и он зверь. Постоянно придирается, требует стопроцентного посещения семинаров и еще ни разу не поставил мне оценку выше тройки.
Судя по выражению ее лица, это не просто нытье. За ним непременно последует просьба.
– Сочувствую, и что ты хочешь от меня?
– Ты бы поговорила с ним.
От изумления я даже потеряла дар речи. Сначала подумала, София шутит. Но на меня смотрел щенячий, полный мольбы и неприкрытого отчаяния васильковый взгляд. Когда способность говорить вернулась, я решила уточнить: