На следующий день Викторию выписали. За ней приехала мать и долго везла её по неожиданно пожелтевшему городу. Машину трясло из-за дыр на дороге, от этого Антонина нервничала – за руль она села спустя много времени – и нервничала, так что закричала бы на дочь, если бы та сказала хоть слово. Но Виктория ничего не говорила. Было понятно: мало ест, мало пьёт, мало спит – это читалось в каждой тяжёлой попытке поднять веки. Однако Антонина на это внимания не обратила, а думала только о Настеньке, которая с температурой пошла в университет.
Никогда Антонина не переживала за Викторию. Болеет – легко выздоровеет. Больница – полежит и всё пройдёт. Экзамены, выпускной класс – никаких проблем не будет. Никто не переживал за неё, так как переживать за такую красивую и умную дочь – расточительство родительских страхов, когда есть кто-то вроде Настеньки.
Антонина высадила Викторию у продуктового магазина, попросила что-то купить и поехала на работу. Виктория безмолвно пошла, искать хлеб и молоко. Прилавки с едой. Ни колбаса, ни фрукты, ничто не могло возбудить аппетит. Ей почему-то совсем не хотелось есть, а не ела она со вчерашнего скудного обеда в виде двух ложек бульона. Виктория на это не обратила внимания и купила вместе с молоком и хлебом бутылку воды.
В горле пересохло, будто обложили его в несколько слоев бумагой. Виктория едва поднесла бутылку к губам, как сразу вылила всё содержимое на яркие листья, которые затягивали её ноги в пучину небытия. Клянусь вам, осенние листья говорили с ней о смерти.
Дома она ничего не стала делать, только вышла на балкон и смотрела в поле. Открыв окно, Виктория увидела прошлое лето. Город с шепелявым названием в летнее время создавал вокруг себя полупрозрачный пар из-за раскалённости воздуха и дырявого асфальта. Две эти проблемы преследовали всю южную полосу России, но здесь злость солнца чувствовалась гораздо ярче, чем где-либо.
То были последние дни сухого и жаркого лета. С девятого этажа одной из квартир открывался самый плачевный пейзаж во всём городе – горящие бескрайние поля. Чаще всего дым от пожаров появлялся около часу дня и не сходил до шести вечера. Клубящаяся безнадёжность возникала раз в недели из ниоткуда. Никто в шепелявом городе не заходил так далеко. Пустая равнина, уходящая далеко за горизонт, в один момент просто загоралась и, кажется, её даже никто не тушил. Серый дым смешивался с голубым чистым небом, и в такие моменты равнина превращалась в большую волнистую местность – она будто бы извивалась под палящим солнцем.