Читальный зал Национальной библиотеки, где она сидела, был наполнен всеми этими запахами.
Однажды утром, когда одна из женщин шла по коридору, в нескольких шагах от нее обрушилась часть потолка, раздробив голову несчастной, шедшей перед ней. Голова отвалилась. Свидетельница этой жуткой сцены сказала, что видела в потоке крови немного не успевшего перевариться риса, съеденного на завтрак.
В темноте женщина увидела белый рис, залитый кровью[8]. И, должно быть, почувствовала его запах.
Она тоже его ощутила. Почувствовала через словесные описания.
Она вышла. Наступила ночь.
Она шла по тротуару словно по грязи. В лунном свете она чувствовала себя раздавленной свинцовым солнцем, которое жгло ей кожу. Ей казалось, что по ее ногам поднимается запах мочи с примесью холодного металлического запаха крови.
Несмотря на ужасный голод, она не хотела есть.
Она снова стала думать о том, что происходило в особняке. Об аппетитном аромате куропатки с зеленым горошком по-английски, которая запивалась вином Шато-Леовиль, налитым в бокал из уранового стекла. И об убийстве, учиненном хозяином дома. О запахе драмы. Обо всех запахах, которые она ощутила в течение дня.
В дошедших до нее свидетельствах голоса обретали телесность – именно то, что голоса могли передать. Она проникала в тела тех женщин через их голосовые связки, через исходящие от них звуковые волны. Рассказывая о пережитых мучениях, они заставляли ее чувствовать смрад, холод и запах раздираемой кожи. Она слышала скрежет ложки по донышку пустой миски и ощущала на губах вкус крови.
Затем она подумала о заказе, поступившем от друга-художника. Надо бы удвоить количество тел и наполнить каждую фразу двойным смыслом, двойным запахом. Разделение людей на богатых злодеев и их агонизирующих жертв не корректно: любой из нас в зависимости от обстоятельств может оказаться на той или иной стороне. Ей надо было написать свой текст так, чтобы запах мучителей и жертв смешивался в каждой фразе, чтобы он преследовал нас вечно.
Запах – это аванс, который выдает нам тело. А слова и голоса делают объемным то, что видят наши глаза.
Через голоса несчастных женщин она попала в их тела и была принята ими. Ей надо было продолжать жить в своем теле, теперь запятнанном запахами, пока она сама не опишет их и не передаст тем, кто будет читать.