– Мне лично приходится контролировать лечение каждого пациента. Обычные рубцы, проигнорированные в своё время, пе рерастают в страшные очаги инфекции из-за элементарной антисанитарии и халатности, ввиду чего, в большинстве случаев, пациентам невозможно помочь без хирургического вмешательства. Говоря откровенно, прежде всего я обеспокоен судьбой рабочего класса, это наименее защищённый и крайне уязвимый.слой нашего общества. Уверен, элита найдёт, куда обратиться, средний класс так же не пропадёт, я же, в свою очередь, борюсь за жизнь самого нищего и оттого самого человечного сословия, – откровенно заявил Эштон, присев в кресло напротив гостей.
– Браво, Эштон! Вами стоит гордиться! – вырвалось у мистера Робинсона. – Я всегда был очень далёк от медицины и всего, что с ней связано. Терпеть не мог всех этих врачебных манипуляций и медикаментов. Но эта неприязнь стоила мне ноги: в своё время я упустил возможность спасти правую ногу.
Когда-то отморозив её, мне не посчастливилось найти достойного доктора, такого как вы, а может и не нашлось бы в то время такового! Ваш отец не даст соврать, ибо был свидетелем моих тяжких мучений. Недуг перерос в гангрену, мучил меня, и пришлось распрощался с ногой. Боже правый, чего я тогда только не натерпелся! Думал, что откинусь на том столе, на глазах у всех джентльменов, которые пришли поддержать меня и заодно поглазеть на мои страдания! Я был вынужден терпеть, дабы не осрамиться! К тому же жутко волновался о Лауре и детях: умри я тогда, кто бы воспитал их?! Адская боль с годами ушла. Частично. В непогожий день, такой как сегодня, мне всегда крутит кости, словно черти орудуют шилом. А деревянный протез…
Тут он наглядным примером постучал тростью по ноге, и раздался глухой стук.
– Он навеки останется со мной, как напоминание о моём упрямстве и небрежности!
– Может, стоит перед Страшным судом попросить не хоронить вас вместе с этим поленом, отец? – не к месту пошутил Робинсон- младший.
Все промолчали, наступила неловкая заминка. Эштон единственный, кто был тронут рассказом гостя. Мистер Дэвис не раз слышал о геройстве друга, так как тот не упускал возможности в каждой новой компании известить о пережитом. А Эван – Эван был холоднокровен или, того хуже, неспособен на сострадание.
– Да уж, сложные времена были, я всё, как сейчас, помню, будь оно неладно! – подтвердил хозяин дома. – Судьба хорошенько нас потрепала: у вас отняла ногу, а у меня – сердце. Хотя моя рана невидима глазу, я по сей день чувствую её жжение, – он сжал руку в кулак и потёр большой перстень с чёрным агатом.