Его «пациенты» из высшего общества… Они приходили к нему один за другим. Сначала Крамер, теперь советник бургомистра, следом – главный судья. Все они искали исцеления. И он давал им его – вместе с каплями своей воли, растворенной в лекарстве. Они даже не замечали, как менялись. Просто однажды утром просыпались другими людьми – более мягкими, более… управляемыми.
В подвале родного дома, где когда-то прятался от пьяного отца, Томас оборудовал тайную лабораторию. Здесь, среди собранных им колб и перегонных кубов, рождался новый мир. Капля за каплей, душа за душой. Каждый вечер он спускался сюда и, работая при свете единственной свечи, думал об иронии судьбы – как легко оказалось покорить тех, кто считал себя хозяевами жизни. Всего лишь несколько капель нужного состава, и самые могущественные люди города становились послушными марионетками.
Но иногда, в самой глубине ночи, когда действие эликсира ослабевало, его терзали сомнения. Имеет ли он право? Не стал ли подобен тем, с кем борется? Не превратился ли сам в чудовище, пытаясь победить чудовищ?
А потом он вспоминал детей в бедных кварталах, голодных, больных. Вспоминал людей, которых выгнали из домов за долги. Вспоминал все несправедливости, что видел… И понимал: иногда приходится идти тёмными тропами, чтобы привести других к свету.
Но там, в тенях, он чувствовал чье-то присутствие. Кто-то наблюдал, выжидал. И его обострённый эликсиром разум подсказывал: большая игра только начинается…
Из городских слухов:
«В ночь полнолуния у старой часовни на холме видели странные огни. Говорят, туда приезжали богатые кареты без гербов, а кучера были в масках…»
Что-то изменилось. Томас почувствовал это, когда Крамер пришел за новой порцией лекарства. В глазах ростовщика, обычно послушных и мутных от снадобий, мелькнуло что-то новое. Тревога? Страх? Вина? Эликсир обострил восприятие молодого лекаря, но даже с его помощью он не мог прочесть всё, что таилось в этом взгляде.
«Простите,» – сказал Крамер вдруг, и его голос дрогнул. «Простите меня…» За что он просил прощения? У кого? Но договорить он не успел – словно что-то остановило его.
Из записей ночного сторожа:
«В ту ночь было странно тихо. Даже собаки не лаяли. А над холмом, где стоит старая часовня, небо казалось темнее обычного, будто сама ночь сгустилась там…»