– Не будет у нас дел больше, – насупился Демидов.
– А чё пришёл тогда? – прищурился Жора, не скрывая пренебрежения.
– Сказать, что всё и…
– Да ни фига не всё! Кишка тонка соскочить, студент! Мы повязаны накрепко, так не соскочишь! – Мамаев цокнул языком и осклабился рыженькой официантке. – Девушка, принесите ещё пива, три светлого по ноль пять! И фисташки, пожалуйста.
– Расслабься, – мурлыкнула Таня, и Толик оцепенел, почувствовав, как она сжала под столом его колено, царапнув наманикюренными ногтями. – Тема намечается хлебная! Я кадр надыбала – отпад просто! Такая милая пара!
Перед ними поставили заказ. Жора потянулся за фисташкой.
– Пара? – переспросив, Толик ухватился за свою поллитру и жадно отхлебнул треть пива.
– Да, такие милые старички! Прям одуванчики! – блеснула глазами Симонова. – Познакомилась на работе с женщиной, которая ходит к ним убираться. Она свела со своими хозяевами. Я у них была уже три раза, квартира суперская! Договорилась, что приду с медицинским работником, аттестованным в службе соцобеспечения. Короче, обычная лапша…
Она отпила немного пива, и Демидов несколько секунд, как зачарованный, рассматривал отпечаток кровавой помады на высоком бокале.
– Нет. Я – пас, – помотал он головой, будто очнувшись, и допил в два больших глотка.
– Да не ссы! – лениво, как сытый кот, проговорил Жора и щёлкнул орешек. – Сходишь, посмотришь медкарты, никакого криминала.
– Толь, бабка завтра одна дома будет, звала на чай. Давай, ну, чё ты? Нормально всё, – улыбнулась Таня.
Улыбалась она обольстительно и многообещающе, её мягкие руки, белая шея и пышная грудь сулили сладкие объятия. А Мамаев, не сводя с медика тяжёлого взгляда, медленно придвинул ему второй бокал пива, знал, когда и на что подсечь добычу. Толик застыл, чуть поглаживая ламинированную столешницу и чувствуя, как потеют ладони.
Пил бывший студент уже лет семь и до сих пор обманывал себя, что сам может «завязать». Но всё реже пересекался с прежними сокурсниками и преподавателями, которые когда-то были высокого мнения о его будущем в профессии. Компании заблудших и опустившихся стали более привычным кругом общения. Толик был готов кому угодно пространно жаловаться на несправедливость и тяжкую сиротскую долю, чтобы после впасть в привычное забытьё, потеряв в очередной раз в алкогольном угаре несколько дней жизни.