мол, время подошло
тебе по-датски говорить.
Натоха: «Не-не-не!..
Витиевато говорить —
мое ли ремесло?..»
Так и профукал замок свой.
Так и ушли в песок
то тракториста сапоги,
то лапти дурака.
От этой сцены отпилить,
Володь, нельзя кусок.
Отложит пусть твою пилу,
Володь, твоя рука.
Забудет нас Вильям Шекспир,
но это – не беда.
Покуролесили мы с ним
в двенадцатую ночь!..
Достался Йорику песок,
Офелии – вода.
А разговор… Натохин сон,
Володь, не раскурочь!..
* * *
Внуку
Оставим, Сашенька, сачок
Набокову Володе.
Он будет Англией бродить,
Америкой потом.
Пусть наши бабочки кружат
в саду и огороде.
Пусть мирно будет поживать
под бабочками дом.
Там кошка спит и два кота
(такая вот картина).
Там Рома первые усы
у зеркала стрижёт.
А Костя лепит паровоз
себе из пластилина.
А Оля, бабушка твоя,
ему несёт компот.
Панамки наши за июнь
повыцвели, Сашуля.
Да и сандалии твои
чуть не извел футбол.
Но это – жизнь. А впереди —
сто сорок дней июля.
(Так Костя на календаре
«расчеты» произвёл.)
Успеет он и паровоз
доделать (с кочегаром).
Успеет новые усы
приобрести Роман.
И мы обзаведёмся, Саш,
по-сочински загаром.
И Оля, бабушка твоя,
довяжет сарафан.
Лишь только бы хватило сил
у бабочек кружиться
над этим домиком среди
антоновок и груш.
И пусть на фото, что висит,
не выцветают лица.
И пусть на плюшевом коте
не выцветает плюш.
Обрывок сна
Память, присядь на скамейку Тверского
(это – бульвар, если ты позабыла)
и посмотри, не проходит ли снова
девушка Лэйла (а может быть, Лила).
Прошлого века история эта
так надоела, что снится ночами.
Ночь, изведёшь ты любого поэта
письмами девушек с их сургучами!..
Лэйла не пишет. Но в саване белом
все-таки кто-то стоит на балконе.
«Это – любовь?..» – я спрошу между делом,
бром (две таблетки) держа на ладони.
«Это – причуда капроновой шторы,
лунная пыль где осела, наверно», —
сон возвращается из коридора
с томиком Пушкина или Жюль Верна.
«Спи, – говорит, – и не трогай старуху
(память, а может быть, Лэйлу и Лилу)».
… По тополиному – с Лэйлою – пуху
тихо приходим к любви на могилу.
На мотив Саши Соколова
Для того, чтобы книга имела начало,
надо ветку спилить и наделать бумаги,
чтобы ветка потом эту жизнь означала
и смотрела на лес и лесные овраги.
Где сидела на ней не единожды птица.
Где по ней пробегали порою бельчата.
Неплохая на ветке открылась страница.
Не единожды жизнь там бывала зачата.