Безрассудный, бесстыдный, умный, злой демон, мчащийся в предназначенное ему пристанище так быстро, как возможно только в Лондоне. Таким было мнение старших коллег о человеке, который жил в своем большом доме совсем один, не считая домоправительницы и ее мужа, игравшего роль дворецкого.
Джерард-стрит, ставшая знаменитой благодаря Куинси, в те времена не считалась забытым и непрестижным местом. Пациенты в каретах находили дорогу к молодому многообещающему хирургу. Некоторые особы не считали зазорным платить врачу, кабинет которого располагался, как уже тогда говорили, не с той стороны Риджент-стрит.
Хартфорд О’Доннелл зарабатывал деньги и тратил их. Он был по уши в бессмысленных, глупых долгах, в чем никогда мужественно не признавался себе. С самого приезда в Лондон он жил в сумасшедшем темпе, как может жить только человек, который надеется умереть молодым.
Что хорошего в этом мире? Разве он был ребенком, женщиной или трусом, чтобы бояться того, что будет после смерти? В отличие от врачей Гая, Бог знал о том «пустяке», который перевернул его судьбу. О’Доннелл не боялся предстать перед Создателем и держать ответ за свою недостойную жизнь в Лондоне.
Хартфорд многое знал о мире и большинство дорог считал пройденными. Он говорил, что в день Страшного суда будет наказан также как и те, кто его осуждает. Хотя его представления о посмертном наказании были скудными и весьма туманными, он все же утешался тем, что соседи такие же грешники.
Он вел одинокую жизнь в старом доме и ловил себя на мрачных мыслях. Резкие письма и визиты требовательных кредиторов, словно выделяли эти мысли курсивом.
У него было много знакомых, но ни одного друга, поэтому размышлениями он не делился ни с кем. Вернувшись с обеда, ужина или дружеского кутежа, он сидел в своих мрачных комнатах, курил трубку и размышлял о смыслах и путях, о возможном и неизбежном.
По правде говоря, когда он приехал в Лондон, то думал, что раз его жизнь будет короткой, то не имеет значения с какой скоростью он пойдет по своему пути. Однако с тех пор, как он оказался в столице, прошло много времени. Хартфорд О’Доннелл давно не был юношей, прожитые годы словно громоздились позади него. Несмотря на попытки навредить себе, его шансы прожить долгую жизнь были такими же высокими, как раньше. Он подошел к тому периоду своей жизни, который похож на узкую полосу плоскогорья, откуда одинаково хорошо виден подъем молодости и спуск старости. Человек, прожив уже много лет, понимает, что, возможно, впереди у него еще столько же времени, но он не сможет много работать, хорошие приятели рассеются по свету, а удовольствие от веселых пирушек останется лишь в воспоминаниях. Может быть, средств на жизнь станет меньше, а больших надежд не останется вовсе. Помпа, размах, очарование, которое молодость набрасывает на повседневность, исчезнут вдали, словно пышное зрелище вчерашнего дня. Скучная церемония жизни будет длиться сегодня, завтра и послезавтра, напоминая путнику о пестрой кавалькаде, бравурной музыке, сияющих шлемах и гарцующих конях.