Когда он подошёл ближе, его лицо смягчилось, а напряжение в глазах исчезло, едва он заметил мою улыбку.
– Ты хорошо держалась, Селин – сказал Оберин, его голос прозвучал спокойно, но в нём угадывалось лёгкое одобрение.
– Это годы тренировок с тобой, Оберин, – ответила я с короткой улыбкой. – Умение улыбаться и держаться спокойно, даже если внутри всё переворачивается, – это твой урок.
– Ты всегда была такой отстранённой, с снисходительной улыбкой. Никогда бы не подумал, что моё присутствие может тебя задевать, – сказал он с тихо и притянул меня к себе одной рукой. Опустив голову, он вдохнул запах моих волос, и на миг я почувствовала в его жесте что-то невыразимо родное. – Я рад, что тебе было не всё равно.
Я замерла, чувствуя, как в груди зашевелилось что-то тёплое, почти болезненное.
– Мне никогда не было всё равно, Оберин, – сказала я тихо, почти шёпотом. – Особенно тогда, когда ты вернулся после… наказания.
Слова давались с трудом. Стыд за то, что произошло тогда, и за мою слабость сковывал, словно тяжелые цепи. В детстве Кристофер наговорил Оберину много обидных слов, обозвав его расу животными, дикарями. Оберин не стерпел и избил его. А когда нас начали расспрашивать, я солгала, чтобы защитить Кристофера, сказав, будто Оберин напал первым. Мне было десять, и я боялась отца… и того, какие последствия может иметь наш поступок.
Я едва могла заставить себя продолжать.
Оберин молчал. Он выпрямился, словно поставил между нами невидимую стену.
– Оберин, – я старалась говорить твёрдо, но голос всё же дрогнул. – Я должна была сказать тебе это давно. Думала, что сумею, что найду в себе силы… но тогда я не смогла.
Я повернулась к нему, чтобы видеть его лицо.
– Мне жаль. Жаль, что я тогда солгала. Что оклеветала тебя перед отцом и Верховными.
Он взглянул на меня быстро, отрывисто, и бросил:
– Это не имеет значения. Всё в прошлом.
– Для тебя – может быть. Но для меня – нет,– возразила я, чувствуя, как слова обжигают горло. – Я поступила подло, когда позволила всем обвинить тебя. Прости меня.
Я осторожно коснулась его щеки, развернула его лицо к себе, пытаясь уловить в глазах хоть проблеск понимания.
– Кристофер говорил ужасные вещи. Он был неправ, и я должна была сказать об этом тогда.
Лицо Оберина мгновенно изменилось – черты заострились, глаза вспыхнули яростью.