Ну, наладилось потихоньку жизнь у Горошека, бабка Устинья хоть и строжилась иногда, а всё же мальчонку любила, жалела ему работу тяжёлую давать, да и хозяйство вела разумно – разве много и надо им двоим. Деньги, что Устинья выручила от продажи своего дома, приносили хоть и небольшой, но весомый для них доход, на эти деньги Устинья и обустроилась – кур больше развела, зерна по осени на ярмарке взяла, коровёнку справила. Вон мальчишечка тощий какой, а ему расти надо, сил набираться.
На селе Устинью мало видали, не любила она праздности, больше дома бывала, даже и в церкву по воскресеньям и то не каждый раз ходила, да и то придёт, и встанет у притвора, ни с кем разговоров не ведёт. Жертву давала всегда на праздники целый алтын, за что отец Евстафий кланялся ей особняком, и тут же на проповеди завсегда упоминал, что таковые благие деяния воздадутся.
Васятка чуть подрос, выправился на бабкиной заботе и в сытости, да вот только как блаженным его кликали, так это за ним и осталось. Потому как обычным людям невдомёк было, от чего Горошка снова стоит да глядит за околицу, в тёмный высокой бор глядит, улыбается там кому-то…
Ребятня дразнила его, конечно, вот он и не водил с ними дружбы, всё больше один любил оставаться. Ну да в том беда небольшая была, как бабка Устинья считала, чем досужими делами заниматься, в хозяйстве завсегда дела найдутся, вот и давала парнишку посильную работу. То козу на лужок вывести, к ручью, там в низинке и трава сочная, и вода свежая, и покуда коза траву щиплет, и самому можно под ракитой прилечь, соснуть сколь-то. С собой бабка краюху давала большую, не скупилась никогда, а Горошка и сам поест, и козе Белке отломит, а крошки на пенёк посыплет, птичкам скормит. Зверьё всякое Горошка привечало, кто это самолично видывал, тот диву давался.
Пастух местный, Сысой Клешнин, который стадо деревенское с помощниками своими гонял, не раз сказывал, что диковинное видал, когда мимо лужка заливного шёл, где Горошка свою козу приглядывал.
– Эко разве быват, что вот этак зверь к ребёнку близко подходил! – говорил Сысой, теребя бороду, – А давеча гоним мы домой стадо, помощники впереди, я опосля всех иду, потому как Косоуховых две коровы любят пошалабродить, все домой, а эти так и норовят за старый починок сбёгнуть. Ну вот, иду, значицо, кнут приготовил, а эти две сатаны косоуховские на меня хитро так и поглядывают, да я зорко за ними гляжу, и вдоль низины иду. Гляжу, у самого ручья на камне парнишко Горохов сидит, коза его рядом, спокойно стоит, в бок ему лбом тычется. А супротив них сидит волк, да огромный, седой, Горошка ему на ладони кусок протягивает, а тот осторожно берёт, ест. Ну, рази этакое быват? Не иначе, нечистый тут в обличье волка к блаженному пришёл!