– Все это не дает нам ни его фамилии, ни его адреса. Разве предположить, что он живет в доме, похожем на тюрьму.
– Не прерывайте, Диана, я не рассказал вам самого любопытного. В то время, как я похищал эти сувениры из таинственной лодки, наверху из слухового окна показалась женская головка. Я сказал себе: «Субретка, отлично! Дам на чай и все узнаю…» Я окликаю ее как могу лучше по-итальянски: «Scusi, signorina»[37]. Грубый голос отвечает:
– Что вы там делаете в этой лодке?
Темнота обманула меня. Это был мужчина. «Владелец лодки дома?» – спрашиваю я. – Нет, зачем он вам? – «Я хотел бы узнать марку его мотора. Кому принадлежит это судно?» – Это вас не касается, убирайтесь вон – «Tante graziel благодарю вас! Thak you, old-top!» И на этом коротком диалоге ставни слухового окна закрылись. Голова исчезла, как кукушка в деревянных часах. Я все же успел рассмотреть лицо моего собеседника. Диана, вообразите, это был священник. Если не священник, то во всяком случае какой-то церковный служитель, в черной сутане. Неправда ли, странно? Что делал ваш элегантный рулевой в три часа утра у священника? Красивая женщина удивила бы меня меньше, чем появление этого мрачного Бартоло. Я видел в нью-йоркском театре «Севильского цирюльника»; у опекуна маленькой Розины была такая же пасть, длинная и костлявая, и голова голодного осла. Но так как я не собирался скандалить в этот неподходящий час, я отправился дальше и устроил засаду вокруг улицы Фюзери. Там как раз стояла гондола со старым felze, дырявым, как решето. Я прячусь за этим кожаным забралом и через дырки наблюдаю за домом. Время идет. Я слышу, как на колокольне Сан-Фантино бьет четыре часа. Мое стояние на карауле в гондоле, пропитанной плесенью, становилось не особенно романтичным. Я напрасно старался убить время, вызывая в памяти современниц Gozzi[38], с их вызывающими мушками и платьями, напоминающими корзины, когда-то сидевших на этой старой скамье. Все напрасно. Меня тошнило от проклятого запаха плесени. Принужденный созерцать этот мрачный дом, с его кое-где разрушенным фасадом, с черными пятнами решетчатых окон, я уставал от напряжения, и мне мерещилась на нем больная девушка с лицом, усеянным угрями. Низкая дверь открылась, и рот молодой девушки неожиданно выплюнул тень, которая спустилась по лестнице, перескочила через лодки, приблизилась к набережной и исчезла в уличке. Сначала я принял эту тень за незнакомца. Но сейчас же успокоился. «Беатриче» была на прежнем месте. Наконец, устав напрасно ждать, я пересек Большой канал и вернулся в Реццонико. Вот вам мое времяпрепровождение, Диана.