Дорохов кашлянул, отвернувшись к стене, и его живая щека слегка покраснела. Штурмовики, что сидели поблизости, навострили уши, но виду не подали – знали, что полковник таких разговоров не любит.
– Что сказать, Александр Иванович, – буркнул он, сильно смутившись и отмахнувшись. – Сержант Яценко – девчонка боевая, нареканий так скажем нет… Все остальное, что это вы выдумываете?
– Выдумываю? – я прищурился, скрестив руки на груди. – А я собственными ушами слышал, как она там у капсулы шептала: «Держитесь, Кузьма Кузьмич, вы мне нужны». И глазки у неё блестели, не от усталости, а от чего-то другого. Ты ж у нас теперь жених, да ещё вон какой красавец – половина тела железо, половина – шрамы. Девчонки таких любят.
– Да чтоб вас, Александр Иванович, – Дорохов покачал головой, но уголки губ дрогнули в улыбке. – Вы бы лучше про дела говорили, а не про бабьи слёзы. Я целыми днями вот о чём думаю… Варя, ну та малышка – дочка генерала Волынца, что мы из «Измаила» вытащили… Хочу её к себе взять, удочерить, как будет возможность. Обещал я самом себе тогда, что не брошу девчонку.
Я кивнул, сразу посерьёзнев. Хорошо помнил тот день в «Бессарабии», когда мы покидали крепость «Измаил» под огнём врага. Полковник спас тогда крохотную рыжую девчушку с огромными глазами, что цеплялись за жизнь посреди хаоса. Дорохов вынес её на руках, прикрывая собой от осколков, и с тех пор, похоже, не мог забыть.
– Дело хорошее, Кузьма, – сказал я тихо. – Девочке отец нужен, а ты для неё теперь ближе родного. Только, – я снова усмехнулся, не удержавшись, – и мамка бы ей не помешала. А наша Полина как раз так для этого дела подойдет. Всё время рядом с тобой вьётся, как пчела у мёда.
– Да ну вас в шлюз, Александр Иванович, – Дорохов махнул рукой, но голос его дрогнул, выдавая смущение. – Вы прямо сват какой-то, а не контр-адмирал.
– Ладно, пойдём отсюда, а то эти, – я кивнул на штурмовиков, что уже начали перешёптываться, – наслушаются, а потом до вечера языками чесать будут.
Я рассмеялся и кивнул в сторону выхода. Кубрик с его шумом остался позади, а здесь, среди стальных стен и тусклых ламп, воздух казался стерильным, будто вычищенным фильтрами до последней пылинки. Кузьма Кузьмич молча зашагал рядом со мной, его живая половина лица была все также улыбалась, что выглядело очень необычно – видно, мои подначки про Полину всё ещё крутились у него в голове.