Глава 3: "Кровь на пороге"
Арсений услышал крики, проходя мимо покосившегося дома с забитыми окнами. Женский голос, приглушённый ударами, вырывался сквозь щели: «Прости! Я больше не буду!». Он узнал эти интонации – так когда-то молила его мать, прижимая к груди разбитую Катю.
Дверь была не заперта. В прихожей пахло затхлостью и водкой. На полу валялась детская погремушка, обмотанная изолентой. Арсений замер, услышав хриплый мужской смех:
– Ну кто тебе теперь поможет, а? Твой Бог? Или этот хлюпик-сын?
Заглянув в кухню, он увидел их:
Ольга, прижатая к стене, с рассеченной бровью.
Виктор, её муж, с ремнём в руках. На его шее болтался нательный крест.
Арсений шагнул вперёд, но Ольга вдруг закричала:
– Уходите! Он убьёт вас!
– Нет, – Арсений протянул руку к Виктору. – Он убьёт себя.
Прикосновение к Виктору обожгло Арсения, как удар током. Он увидел:
Детство Виктора: отец, бьющий его за двойки, с криком «Научись быть мужчиной!».
Первая жена, сбежавшая с ребёнком. Пустая кроватка, которую Виктор разбил топором.
Крест на шее – подарок умершей матери, которая шептала: «Любить – значит терпеть».
Но за этой болью сквозила иная правда – наслаждение от власти. Удовольствие, с которым Виктор ломал тех, кто слабее. Арсений почувствовал, как его собственная ярость, годами сжатая в кулак, рвётся наружу.
– Ты… ты такой же, как он, – прошипел Виктор, тыча пальцем в грудь Арсения. – Ты тоже хочешь всех спасти, чтобы потом смотреть, как они ползают!
Ремень свистнул в воздухе. Арсений поймал его, и в этот миг что-то щёлкнуло в его сознании – тонкая нить, удерживающая запрет на насилие.
Хруст костей прозвучал громче грома. Виктор рухнул, сжимая сломанную руку. Арсений стоял над ним, дрожа. В его ладонях пульсировала чужая боль, но теперь она смешалась с его собственной – сладковатой, пьянящей.
– Зачем вы это сделали? – Ольга прикрыла собой мужа, как щитом. – Он… он не всегда такой!
Арсений бежал по переулкам, пока не упал у реки. Его рвало, но вместо желчи выходили слова: