– Что, голубчики, очухались? – съехидничал Прокопий и жестко, зло сказал: – А теперь, сволочи, чтоб духу вашего здесь через минуту не было. Ещё раз попадетесь мне на глаза, свои яйца, как орехи, грызть друг у друга будете. – И медленно стал вынимать наган из кармана.
Горе-грабители вытаращили глаза, вскочили и ринулись в сторону Петрозаводска, на ходу оглядываясь и являя усмехающемуся Баженову перекошенные от ужаса, бледные лица.
4.
После полудня путники въехали в Педасельгу, среднее, домов в тридцать, карельское село с большими двухэтажными, почерневшими от времени избами и с небольшими избушками. От Педасельги шли две дороги: одна на запад в большое село Посад, другая продолжалась от Петрозаводска на юг, в Вытегорский уезд, через сёла Шелтозерской волости Петрозаводского уезда. Остановились у смотрителя местной часовенки Марьи Ивановны, сухонькой небольшой женщины пятидесяти трех лет, постоянно ходившей с покрытой темным платком головой и в строгом черном платье. Марья Ивановна жила одна в избе около часовни. В часовне она следила за порядком, чтобы масло в лампадке под иконой всегда горело, чистота была в святом месте. Многие жители деревни ходили к ней за советом или просто душу облегчить. Своего-то батюшки в деревне не было! Изба у Марьи Ивановны была просторная с большой прихожей, в которой стоял длинный стол с лавками вдоль него; деревянная столешница стола блестела, отполированная от времени. В доме также были две комнатки и летняя горенка. Во дворе имелись небольшая конюшня, хлев и большой сарай. Такое большое хозяйство Марья Ивановна содержала для служителей церкви, приезжавших на службу в Педасельгу или проезжавших мимо. Но и любому путнику не отказывала она в отдыхе и в ночлеге. Марья Ивановна, как только путники вошли в избу, всплеснула руками, засуетилась, стала собирать на стол чашки для чая, подбросила дров в затухающую печь, поставила кипятиться чугунок с картошкой и пододвинула подогреться к середине плиты кастрюльку с кислыми щами.
– Чай голодные, не обедавши. С холода горяченького надобноть поесть, – отмахнулась она от попыток иерея Мифодия сказать, что они проездом и остановились ненадолго. – А пока молока попейте, только что подоила коровку, ещё тепленькое. – И поставила на стол чашки и глиняный кувшин, полный молока.