– А что коня Лютым назвали? Злой, что ли? – спросил улыбающийся Баженов, который, как и иерей Мифодий, воспрянул от появившейся надежды.
– Да нет, – усмехнулся Семён, – как раз наоборот. Слишком спокойный. Иногда и с места не сдвинешь, упрется как баран. В шутку и назвали Лютым.
Вышел Григорий, высокий, худенький подросток с живым, любопытным лицом. Было видно, что он не спал. И по тому, как он начал говорить, стало ясно, что он слышал весь разговор взрослых.
– Что дорога! Дорога ничего! – произнёс Гриша, важно расположившись на скамье за столом, весь распираемый от гордости, что его, мальчишку, слушают взрослые. – После меня монахи ещё с неделю бревна возили. Дорогу-то хорошо укатали. А за две недели снега немного выпало. Думаю, проехать можно. Но не шибко. Шагом ехать нужно.
Мужчины повеселели.
– Слава Богу! Видно, на святое дело Господь дорогу указывает, не дает пропасть, – сказал облегченно священник и перекрестился.
За ним перекрестились и все остальные. Гости принялись за остывший ужин, о котором забыли, увлекшись волнующем их разговором.
– Семён, когда поедете-то? – спросила Клавдия Ильинична брата.
Лазарев пожал плечами и вопросительно посмотрел на священника:
– Что скажете, отец Мифодий?
Иерей в свою очередь поднял глаза на Баженова:
– Что думаешь, Прокопий?
– В шесть утра надобно трогать. Не позже! – ответил Баженов и макнул картошку в постное масло. – Эти бандиты, которые нам встретились, в Педасельгу раньше девяти утра не сунутся. Пока то да сё, в Пухту бандиты часов в одиннадцать попадут. Значит, у нас в запасе пять часов ходу будет. За это время, дай Бог, мы на зимнюю дорогу свернём.
– Клавдия Ильинична, – обратился Иерей Мифодий к сестре Лазарева. – Вы не говорите в деревне, пока не спросят, что мы у вас были и ночевали. Дай Бог, нас никто не заметил, когда мы к вам свернули! А утром все спать ещё должны. В темноте могут не разглядеть, что мы уезжаем.
После ужина Клавдия Ильинична вдруг всплеснула руками:
– Вот дура старая! У меня же банька сегодня топлена! Попариться навряд ли получится, остыла небось ужо для пара, а помыться ещё можно. Пойдёт кто али как?
Помыться, кроме Баженова, никто не захотел. Иерей пошел укладываться спать. Семён с Клавдией остались за столом. Дружным брату с сестрой всегда было о чём поговорить, пожалиться друг другу, вспомнить. Этот разговор приносил им обоим то внутреннее облегчение, которое может дать только родной по крови и близкий по духу человек…