Порой он снимается голым в сомнительных журналах, полных такого натурализма, что они больше напоминают мясную лавку.
Гурей беспомощно переминается позади.
– Что ты! что ты! – уверяет он ее. – Теперь все будет по-иному: я все продумал, отличные идеи, а сюжет!.. Все в наших руках, никакого популизма, и главное – авторы…
Она смотрит на него с сомнением. Чувство юмора изменяет ей.
– Что, авторы? – переспрашивает Хариса.
– Я мечтаю… я мечтаю…
Он так старательно бормочет в ухо, что с его губ летит слюна. Он старается внушить ей то, что носит в себе, как хрустальное яйцо, как мечту – слишком хрупкую, чтобы ее можно было доверять кому попало.
– … о новых шедеврах! – бросает раздраженно Хариса. – Не понимаю!
Она слишком презрительна и скептична. Крылатый ум не посещает ее. Она всегда боится чужого мнения.
– Нет! – пугается ее взгляда Гурей.
Она не верит. Ей хочется спросить: как та швабра, к которой направляется Леонт, спит с таким нудным типом? Но вместо этого спрашивает следующее:
– Не понимаю, как тебе не надоело? – Она кипит от возмущения. Пожалуй, она наперед знает все, что может сказать этот вечный прожектер.
«Я возмущаюсь лишь ситуацией, – вторит она сама себе. –Конечно, одно это только и оправдывает».
– Помню, что когда-то что-то умел. – Губы шмякаются, как сырая глина, складки пористой кожи обвисают, как на трагической маске.
«Надо прекращать пить, – думает он, – вечно меня заносит в крайности».
Хариса явно озадачена. Откровения ей совершенно ни к чему – труднее найти им достойное применение в женском своекорыстии, – чуть позднее, когда наступит срок, когда можно будет приложить их к чему-то конкретному.
– Ты что, белены объелся?
Она груба, но едва ли осознает, словно ей не хватает лености понять свои поступки. Впрочем, она прекрасно знает, что способна любить саму себя только по выходным.
– Главное – верить в свою судьбу. Кто никогда не роняет, ничего не поднимает, – не слушая ее, твердит Гурей. – Такова жизнь, детка. Упавшему всегда надо подать руки… руку.... – Он теряет нить рассуждений, почти тушуется, ищет спасение в смущении.
– М-м-м… – мычит он.
Такое ощущение, что слишком высокопарная и пламенная тирада дается ему с большим трудом – гораздо больше энергии он тратит, чтобы произнести слова в нужной последовательности, словно для него они нанизаны на стержень.