– Лучше поешь, а то какой день – голодный, – ласково проговорила она. – Ничего, пробьёмся к своим, сдам тебя в психушку и будет тебе, как раньше. Напишешь свой роман о будущем. Ладно? Понимаешь, ты один в живых остался. Состав весь разгромили. А я – медсестра. Помнишь меня? Я тебе уколы ставила. Чтобы не буянил. У тебя от лекарства пена изо рта пошла. Еле с того света вытащили. А что тебе говорить? Ты же память до войны потерял.
Я, наконец, проглотил остаток рыбы и по телу разлилось тепло. Тоня наклонилась ко мне и поцеловала в рот. Я обнял её и перевернулся. От неё тянуло теплом и чем-то необычным.
– Ты чего? Я рыбий жир слизала, чтоб не пропал.
Я облизал её губы, было вкусно, потом воткнул язык ей в рот, расстегнул блузку и заскользил языком по её груди. Она выгнулась подо мной своим телом, дёрнулась в сторону. «Вот оно как бывает», – подумал я, проскальзывая внутрь.
Тоня лежала на траве и тихонько плакала.
– Ты чего, – удивился я. – хорошо же было.
– Первый раз, что ли?
– Да, – я радостно блеснул глазами.
– Может и хорошо, а если я забеременела?
– Родишь, воспитаем.
– Кого рожу? Психа? – Тоня заскулила, как маленький щенок.
– А если мы не выживем? – успокоил я Тоню. – Так хоть мужем и женой поживём. Всё равно мужчин после войны мало будет, а ты если что – при муже.
– Какое после войны? Тебя обратно в психушку заберут.
– Не заберут, кто знает, что я псих? Все документы сгорели. Новый паспорт выправим и заживём. Ты откуда?
– Из Серовки я. Фамилия моя Серова, у нас там все Серовы.
Через полгода мы вышли к своим. Тоню с обвисшим животом погрузили в эшелон. Я шёл рядом и махал рукой.
– После войны в Серовке, – закричала Тоня, высовываясь из окна.
Я подпрыгнул и поцеловал её в губы.
– Какой он у тебя! – восхищённо зацокали соседки по вагону, поглаживая животы.
– А мой – погиб, – зарыдала одна.
– Мой тоже, – послышались всхлипы с разных концов вагона.
– Завтра на фронт, – крикнул я Тоне. – Жди. Я обязательно вернусь.
Грохот разорвавшегося снаряда оглушил меня и я отлетел в сторону. Вагоны подбросило вверх и они покатились направо по склону.
– Тоня, – закричал я что было сил, – не умирай.
– Тише, миленький, наркоза нет. Спирта тоже нет. Вот, возьми в рот кусок сапога.
– Воняет, – я попытался выплюнуть жёванную кожу изо рта.
– Жуй, сначала отрежем ноги, потом руки. Невезучий, ты. Три дня валялся, поздно нашли. Гангрена началась.