Я обречена.
– Клевета на моего возлюбленного брата не поможет вам избежать справедливого наказания! – громко говорит император, поднимаясь с кресла. Он сминает бумагу в кулаке и презрительно отшвыривает в сторону. – Ваши пособники уже схвачены и во всю делятся подробностями плана. Вы шантажом вынудили моего брата жениться! Вы хотели моей смерти, а сами собирались стать императрицей! Вы лично провели проклятых во дворец во время бала – вас видели в саду у дальних ворот по меньшей мере десять человек! И всё это с учётом сегодняшних свидетельских показаний, когда ваши же слуги рассказывали, как вы ни разу не осудили отвратительные действия магов Тени! Да как вы смеете очернять моего брата?!
Замечаю, как мать падает на руки отца, заходясь рыданиями, а в груди поднимается жар от такого бессовестного выворачивания моих слов. Забыв последние приличия, я кричу:
– Это ложь! Ваш брат…
Меня прерывает стража, грубо приставляя дуло заряженного ружья к спине, а император рявкает так, что вздрагиваю не только я, но и все присутствующие:
– Молчать! – И уже спокойным голосом продолжает: – Леди Лияра, не усугубляйте положение ваших родителей, примите своё наказание с тем достоинством, которое вам, несомненно, прививали с детства. Суд вынес приговор, и я нахожу его справедливым. Завтра на рассвете вас казнят.
Стефан разворачивается и уходит, следом за ним, бряцая доспехами, выходит личная охрана, тут же начинают расходится придворные, шурша шелками и бархатом. Никто на меня не смотрит, даже отец, поддерживая мать, не глядит в мою сторону. Я провожаю их взглядом до самого выхода из залы, сжимая кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони до крови.
Не остаётся никого, кроме служек, убирающих документы, стражи и одинокой тёмной фигуры на балконе. Эмиль отбрасывает прядь длинных, гладких, чёрных волос за спину и поднимается на ноги – я вижу, как в свете закатного солнца торжествующе вспыхивает улыбка на его красивом холёном лице.
***
Мрачный сумрак предрассветного часа начинает постепенно светлеть. Я сижу, обнимая колени, на койке в крошечной камере, и смотрю, как угасает единственная свеча. В этом крыле темницы тихо – я единственная знатная постоялица. Не могу заставить себя поспать даже минуту: какая разница, что завтра будет болеть голова, если с самого утра её отделят от тела? Ярость на себя и ненависть к мужу сменяется апатией. Вот кто тянул пререкаться с императором? Он был моей последней надеждой, а теперь всё совершенно потеряно.