Воистину тот неведомый охотник, древний Отец всех собачников, обладал незаурядным мужеством, раз приблизил руку к страшным клыкам. Но и Мать-волчица не уступала в храбрости, если коснулась носом руки, пропахшей гарью и смертоносным оружием. В этот миг был заключен Договор, предопределивший наше и собачье будущее. От Отца-охотника и Матери-волчицы началась наша общая с Лизаветой стая. Кстати, Лизка, в Договоре не было ничего про то, что ты можешь спать на кровати. Это получилось как-то само собой.
Через несколько дней погода улучшилась, и повеселевший человек догнал свое племя, но уже не один. За ним след в след настороженно шла волчица, а поодаль бежали младшие волки, еще не привыкшие к новому положению дел. Не знаю, как племя встретило первого собачника, но это и не важно. Важно, что теперь каждый раз, опустив руку, мы встречаем подставленную для ласки мохнатую холку.
Прошли десятки тысяч лет, человек изменился до неузнаваемости, а собака по своей сути осталась почти тем же волком. Она полетела в космос раньше человека, но для нее вокруг всегда опасный лес, где спасение в бдительности, острых клыках и мудрости вожака. Я набираю этот текст на компьютере, а под столом сладко посапывает жительница каменного века. В прошлом было написано много романов про прекрасную дикарку, влюбившуюся в белого человека. Так вот, Лизка и есть та самая дикарка. Она убеждена, что живет не в квартире, а в норе. Не в семья, а в стае. Рядом с ней не «мама» и «папа», а члены стаи с разным статусом и, соответственно, с разными правами и обязанностями. Мы не гуляем, а ходим на охоту и патрулируем закрепленную за стаей территорию. Вокруг нас не просто люди с собаками, а другие стаи. Мы шагаем не по скверу и дворам, а по полянам и тропам. Для таксы вокруг прежде всего запахи, а не предметы. Такие качества вещей, как твердость, влажность или температура, не говоря уже о цвете, интересуют собаку во вторую очередь. Поэтому, если я по ходу повествования даю слово Лизавете, она пользуется не нашими, а своими понятиями.
Когда мы смотрим на таксу, мы видим в ней маленького человечка. И, казалось бы, имеем к тому основания – зоопсихологи считают, что взрослая собака может достигать уровня развития двухлетнего ребенка. Когда такса смотрит на нас, она видит в нас большую собаку. Мы оба заблуждаемся, и это мешает нам понять друг друга. Есть и другая крайность – не очеловечивание собаки, а ее полное расчеловечивание, так как она якобы «всего лишь животное». Чувствуем ли мы до конца, что рядом с нами совершенно особое существо, целый мир в миниатюре? Не ожившая игрушка, не компьютерная игра, которую можно включить и выключить? Из осознания этих заблуждений родилось желание написать книгу, в которой одни и те же события были бы показаны с двух концов поводка. За материалом далеко ходить не пришлось – рыжая такса сама ходит за мной как привязанная.