Таким образом, они погрузились в первую долгую паузу, когда слова будто бы исчерпали себя на миг. И, возможно, именно в этой паузе, пропитанной ароматом винограда и старого дерева, родилось то непостижимое чувство, которое объединяет людей, когда они стоят на перепутье между привычными земными делами и чем-то большим, что едва угадывается в глубинах их сознания.
Они обменялись короткими взглядами, и Антуан пододвинул к себе тарелку с сыром, отломив маленький кусочек. Он рассеянно вертел его между пальцами, словно желая рассмотреть каждую солёную крупицу на поверхности, прежде чем отправить в рот. В его движениях была странная скованность: будто одновременно и расслабленность, и какая-то напряжённая внимательность. Луи поймал себя на том, что следит за каждым жестом друга, как если бы тот совершал нечто важное и сакральное. Но ведь это всего лишь сыр, всего лишь вино, всего лишь их вечный разговор – или… «Всего лишь?» промелькнуло у него в голове.
– А помнишь, – начал Антуан негромко, откусывая и тут же прожёвывая сыр, – когда мы с тобой впервые решили заняться «настоящей» философией? Мне кажется, это было где-то на втором курсе университета, когда мы сидели в парке под старой липой и ты с энтузиазмом декламировал отрывки из Платона. Мы тогда грезили, что сможем найти путь к той самой истине, о которой люди столетиями только рассуждали.
– Хорошо помню, – Луи улыбнулся, вспоминая тот день. – Небо было ясное, как сейчас помню, и кажется, тогда весна только наступала. Повсюду цвели цветы, а ты всерьёз собирался доказать, что человеческая душа по природе своей добра, но общество порой искажает её устремления. Ты считал, что философия может помочь вернуть нас к первоначальной чистоте.
– Я и теперь так думаю, – неожиданно вскинул брови Антуан. – По крайней мере, частично. Просто понял, что «возвращение к чистоте» – это не событие, а процесс, бесконечная дорога. Люди ведь устроены так, что им всё время нужно что-то большее: они жаждут денег, успеха, признания, власти. Но философия, если ею заниматься искренне, приоткрывает занавес над тем, что всё это может оказаться лишь временной иллюзией. И тогда начинается поиск более глубоких смыслов.
– А как насчёт того, что никакого смысла вообще нет? – негромко вставил Луи, отпивая вино. На языке осталась горьковатая пленка, но она не была неприятной – скорее, напоминала о жизни самой, где сладость всегда смешана с горечью. – Ведь был и Ницше, что однажды прокричал: «Бог умер», – люди приняли это как вызов. Прежняя картина мира начала рушиться. Потом пришли экзистенциалисты, которые уже не были уверены ни в чём, кроме самой свободы выбора, которая, как выяснилось, может стать бременем. В итоге человечество подошло к парадоксу: пытается найти высший смысл, но… не уверено, что он вообще существует.