Тишина обволакивала их, прерываемая лишь звуками дождя за окном и мягкими шагами Олега на кухне. Настя не двигалась. В её глазах застыло странное выражение – не тревога, но предчувствие, словно она заглянула дальше этого вечера, этого дома, этой жизни.
Она провела пальцем по краю пледа, задумчиво поджав губы. Мысль пришла неожиданно, но с удивительной ясностью: "Я запомню. Если с ним что-то случится – напомню. Или наоборот." Эта мысль не была страшной или болезненной – просто тихое обещание самой себе, клятва, которую никто не слышал.
Настя перевела взгляд на дверной проём, откуда доносился звук льющейся воды. Олег мыл чашки, напевая что-то себе под нос. Такой обыденный, домашний момент – и такая необъяснимая глубина чувства внутри неё.
Она улыбнулась, но улыбка получилась задумчивой. Возможно, именно такие мелочи – фильм, револьвер, который так восхитил мужа, эта тихая пятница – и были самым важным. Тем, что стоило запомнить.
Болезнь пришла незаметно – сначала небольшая усталость, затем боли, которые Настя списывала на возраст. Когда врачи наконец поставили диагноз, время уже было упущено.
Олег переоборудовал их спальню. Стерильность больничной палаты смягчалась знакомыми вещами: фотографиями на стенах, книгами, маленьким радиоприёмником, из которого лилась тихая музыка. Шторы были постоянно прикрыты, создавая мягкий полумрак, в котором Насте было легче.
В комнате стоял особый запах – лекарств, антисептиков и тех цветов, которые Олег приносил каждое утро. Он менял воду в вазе, стараясь не шуметь, когда Настя дремала.
– Опять тратишь деньги на эти букеты, – сказала она однажды, не открывая глаз.
Олег вздрогнул – думал, что она спит.
– Они тебе нравятся.
– Мне нравится, что ты их приносишь, – её голос звучал тихо, но твёрдо. – Дело не в цветах.
Болезнь истощала её тело, но не дух. Она оставалась прежней Настей – только теперь её мудрость, её спокойствие проступали ещё отчётливее, словно всё лишнее стёрлось, оставив самую суть.
Медсестра приходила дважды в день. Олег научился делать уколы сам – Настя не хотела лишних людей в доме. Она не жаловалась, даже когда боль становилась невыносимой. Только её дыхание менялось, становилось прерывистым, а пальцы крепче сжимали простыню.
В такие моменты Олег садился рядом, брал её руку и говорил – о чём угодно, только не о болезни. О книгах, которые она любила, о новостях, о своих проектах. Иногда просто молчал, позволяя тишине говорить за них обоих.