Пасторальные пейзажи Счастливой Кампаньи с их мягкими линиями плодоносных холмов, покрытых виноградниками, навсегда запечатлелись в душе маленького Филиппо. Много позже, в его скитаниях по Европе, не было дня, чтобы он не уносился мысленно к родным краям: «Италия, Неаполь, Нола! Страна, благословенная небом, в равной мере именуемая главой и десницей земного шара, правительница и владычица иных поколений —ты всегда почиталась и мной, и другими как наставница, кормилица и мать всех добродетелей, наук, искусств и гуманных установлений!». На чужбине он будет называть самого себя ноланцем и присвоит своей философии имя милой его сердцу Нолы. Хотя помнил он и другой образ родины: «Не в меньшей степени называют ее учительницей всех пороков, обманов, скупостей и жестокостей…».
С жестокой изнанкой жизни Бруно впервые столкнулся в восьмилетнем возрасте, когда в каждом ноланском доме обсуждали трагическую историю земляка – некоего Помпонио Альджерио. Этот юноша, уехавший в Ломбардию учиться, навлек на себя донос в еретичестве, под давлением инквизиции был выдан венецианским сенатом Риму и предан мучительной казни – его сварили в кипящем масле. В участи несчастного Помпонио, который, кстати, тоже с гордостью называл себя Ноланец, маленький Бруно мог бы прозреть свою собственную судьбу.
Но пока что Филиппо преследовало только одно лихо – бедность. «С детских лет вступил я в мучительную борьбу с судьбой», – вспоминал он позднее. Семья не могла ни прокормить его, ни дать образование. Поэтому было принято решение отправить мальчика к более состоятельной родне. «Отторгнутый от материнской груди и отцовских объятий, от любви и ласки родного дома», Филиппо больше никогда не увидит свою Нолу.
Десяти лет Бруно переехал в Неаполь, где поселился у своего дяди, содержавшего учебный пансион. Здесь он познакомился с началами литературы, логики и диалектики. Два последних предмета ему преподавал монах-августинец Теофил да Вайрано, позже читавший лекции о метафизике в Риме. Видимо, именно он пробудил в душе своего ученика горячую любовь к знанию. Ученый монах сделался для Филиппо тем же, чем Сократ был для Платона – нравственным и интеллектуальным образцом. Не случайно в некоторых философских диалогах Бруно его литературный двойник – учитель, мыслитель, излагающий принципы и взгляды «ноланской философии», – выступает под именем Теофила.