Вместо этого в детском саду за мной бегал Денис К. Просто душил в объятьях на каждом шагу. Как-то раз я не выдержала, написала записку: «Денис К. догоняет Юлю Л. и не отпускает» и сунула её в карман преследователю. Это явно не был донос – иначе я бы вручила бумажку воспитательнице или родителям. Мне нравились домогательства, и я отважилась открыться. А, может, тогда, в четыре года, я сочинила свой первый готический роман, ведь формула готического романа, как известно, в упрощенном виде такова: мужчина преследует женщину и ее заточает. На беду Денис К. не умел читать. Зато умел читать весь педаготический состав сада. «Посиди – подумай!» – сдавленным голосом приказала одна из нянечек, заталкивая меня в кладовку, где пахло мышами, и куда, помимо матрасов и подушек, отправляли на перевоспитание малолетних нарушителей общественного спокойствия. Дверь захлопнулась, и мой мир погрузился во тьму, где уже отбывал наказание бешеный мальчик-альбинос по имени Рома Сайфутдинов.
Рома издевался над старой девочкой Марьяной. Она выжила из ума после того как ее мама нечаянно сварила ее в кипятке. Подробностей этой истории мы – дети – не знали, зато каждый день наблюдали последствия: кожа на правой половине Марьяны (включая лицо, руку, живот и ногу до колена), была сморщенной и похожей на карту пустыни Сахары. Передвигалась Марьяна медленно, как верблюд, и так же туго соображала, чем пользовались мальчишки во главе с Ромой Сайфутдиновым, который на этот раз заставил Марьяну снять трусы и показать, что под ними. Марьяна не особо сопротивлялась в силу потери рассудка.
Забившись в угол кладовки, я думала о том, как мне повезло. В младенчестве я тоже чуть здорово не обожглась. Зимой в нашей квартире плохо топили, было очень холодно, и родители включали газовые горелки. Я залезла на стул, стоящий у плиты, и держалась за его спинку, как вдруг мои руки соскользнули, и я плашмя полетела на все четыре конфорки. Отец, мывший посуду в другом конце кухни, бросился и поймал меня как футбольный вратарь ловит мяч в воротах. Так он спас меня и от огня, и от безумия, и от расправы Ромы Сайфутдинова, ибо, уважая мой интеллект, выраженный в умении писать записки, этот мальчик меня не тронул. Я выстояла. В отличие от мифа о Пузатом.
Миф о Пузатом рушится в то воскресенье, когда мы с бабушкой идем на базар за печенкой. Где-то в районе городской бани я слышу знакомую мелодию и замечаю толпу печальных торжественных людей. Дёрнув бабушку за рукав и кивнув в сторону шествующих, я, рассчитывая произвести впечатление, сообщаю: «Пузатого понесли!» «Как? Кого?» – выпаливает бабушка. Потом с минуту молчит, переводя взгляд с меня на процессию и обратно. А затем, словно что-то внезапно поняв, улыбается: «Пузатов давно на… там, где надо. Это другого понесли!» Я потрясена новым знанием о том, что Пузатов – это фамилия, все мои прежние догадки терпят крах, и я осторожно спрашиваю: «А куда понесли другого?» Бабушка делает вид, что не слышит мой вопрос и говорит, что надо поспешить, иначе всю печенку разберут.