Вскоре давление дошло до нас. Наш пастор, брат Сергей, был первым, кто почувствовал удар. Он был высоким человеком с добрыми глазами и голосом, который успокаивал даже в самые тёмные дни. Я помню, как он проповедовал о прощении, как обнимал каждого после службы, как помог мне найти веру, когда я был потерян. Но теперь его называли "лидером экстремистов". Полиция начала вызывать его на допросы, обвинять в том, чего он никогда не делал. Они требовали закрыть церковь, угрожали тюрьмой. Однажды он пришёл к нам домой – я открыл дверь и увидел, что его лицо осунулось, а руки дрожали. "Они забрали мой паспорт, – сказал он тихо. – Говорят, я опасен". Я предложил ему чай, но он отказался. "Мне нужно уехать, – продолжал он. – Если я останусь, они уничтожат не только меня, но и общину". Через неделю он исчез. Позже я узнал, что он с семьёй бежал из страны, оставив всё – дом, друзей, церковь, которую строил годами. Это был первый знак, что буря близко.