Что-то изменилось в стане противника. Там словно получили подкрепление. Стряпчий, прежде извинявшийся, что не может найти ничего подходящего, теперь заявился вдруг с перекошенной физией.
– Тебе давали двести тысяч! – бросил он злобно. – Сегодня мне поручили предложить в качестве крайней цены двести пятьдесят!
Он говорил с таким неудовольствием, словно это были деньги, отнимаемые у него лично. А в голове у Лёши кто-то ехидненько, хотя и трусовато подумал о том, как повел бы сейчас себя этот человек, узнай он, что помещение вовсе не принадлежит упрямцу, заставившему его так потрудиться и столько истратить нервов.
– Но, видимо, и за двести пятьдесят у вас не выходит купить для меня что-то стоящее… – с невольной робостью в голосе возразил Алёша.
И эта его нерешительность чем-то окончательно вывела доверенное лицо из себя.
– Ты вдумайся! – крикнул стряпчий и постучал в исступлении костяшками пальцев по столешнице, как делают обычно, намекая, что у собеседника деревянная голова. – Вдумайся! За эти вот ишхеры! За эту халупу – четверть миллиона долларов!
Но Лёша не собирался продавать помещение. Скрепя сердце, он готов был обменять метры на метры, и понимал только, что предлагаемой суммы не хватит для покупки стольких же метров, а сама по себе ее величина никак его не трогала.
– Ну, ты скажи хоть что-нибудь! – бесновался порученец. – Уперся, как баран! Взять такие деньги, оказаться в таком шоколаде!.. Ты посчитай, сколько лет тебе надо провошкаться с этими твоими фитюльками, чтобы заработать такие бабки! А? Посчитал?
«Эк его глючит! – думал Алёша, и ему хотелось поглубже упрятать голову в плечи. – А хата-то не моя!..»
Исчерпав доводы, стряпчий поднялся, поигрывая желваками.
– Ну, люди! – сказал он сквозь зубы себе самому. – А потом еще и обижаются!..
Уходя, он чуть не ударил распахнутой дверью грузную женщину-почтальона в плоско ступающих тряпичных тапочках. Ребята так и не завели почтового ящика, и она заходила с корреспонденцией прямиком в мастерскую.
В конверте, который поспешно вскрыл Лёша, пришло предложение произвести оплату по окончательно утвержденной городом стоимости. Отдать следовало в пересчете на заокеанские деньги около семи тысяч. Прилагался также график возможной рассрочки – разрешалось вносить долями в течение шести месяцев. Но Лёша давно был готов к этому, определяющему судьбу его дела, платежу. И, бросив всё прочее, помчался в банк.