– Сколько ей стукнет?
– Двенадцать.
Михалыч покачал головой. Он сам, отвечая на вопрос о возрасте, давно уже избегал однозначных утверждений. Обычно усач говорил: "в августе может исполниться пятьдесят шесть". Потому что справедливо полагал, что достиг тех лет, когда может уже и не исполниться. Нет, не в здоровье дело. Хотя после сорока и давление пошаливало, и суставы побаливали. Да и читал он уже только в очках. Годы! Годы давили незримым, но оттого не менее тяжким грузом.
Наученный горьким опытом, к счастью, пока не на собственном примере, старший товарищ понимал, что всякое может приключиться. Конечно, оно бы хорошо, чтобы всякое не приключилось, хорошо бы дотянуть до глубокой старости, но это всякое, прежде чем приключиться, оно ведь не будет спрашивать! Оно просто приключится – и все тут.
– Возьми с собой термос с кофе, – назидательно произнес начальник. – И не гони там! Как доедешь – сразу позвони!
– Всенепременно, – пообещал Володя.
Натянув колючий свитер крупной вязки с высоким горлом, мужчина снял с вешалки куртку.
Пурга за окном продолжала устраивать безумное ралли снега и ветра, кидаясь на стекло, как голодная гиена, словно силясь пробраться в бытовку, чтобы тоже согреться у печи. Впрочем, кто еще тут безумен? Покинуть станцию в такую погоду, копившую буйство всю зиму, чтобы вывалить в один февральский день – вот оно, безумие! Самое настоящее сумасшествие.
Но Владимир не мог поступить иначе. Весь год, изо дня в день, он пропадал на работе. Было б ложью сказать, что мужчина старался не для себя, а ради дочери. Для себя тоже, чтобы знать, что ребенок всем обеспечен, устроен в жизни. Чтобы, когда наступит тот последний час, который когда-нибудь обязательно наступит, спокойно покинуть этот мир с чувством исполненного долга. Исполненного перед семьей, перед дочерью, перед собой.
Одновременно с тем Володя понимал, что материальное – деньги, вещи – не заменят отцовской любви. Нужно ли оно вообще, если ради денег приходится жертвовать самым дорогим – временем, проведенным с семьей? Хотя… об этом легко говорить сейчас, когда он, наконец-то, начал нормально зарабатывать, прекратил считать копейки от получки до получки.
– С Богом, – тряхнул головой мужчина, протягивая ладонь коллеге.
– Не гони, – напомнил Петр Михайлович, отвечая крепким рукопожатием.