Томми снова утробно прокричал.
– Тише, мальчик мой. Сестренку напугаешь.
– Я тебя не слышу. – С губ брата сорвался истошный вопль, пробравший меня до самых костей. – Я тебя совсем не слышу, папа. Не слышу, не слышу, не… – Папа потянулся к уху Томми, чтобы поправить специальную металлическую сережку. – Убери руки!
Он толкнул папу. С такой силой, что тот отлетел и свалил один из деревянных обеденных стульев. В воздух взвилась россыпь щепок. Томми повторял все те же слова: «Граната. Капитан. Аргон. Убейте меня». Стук его быстрых шагов гулким эхом расплывался по коридору, он исступленно хлестал себя по лицу – по левой его стороне, где кожа была изуродована и напоминала потекший воск, который кто-то перемешал.
Я всхлипнула. Томми впился в меня взглядом. Глаза у него были такие красные и опухшие, что привычного шоколадного оттенка было не разглядеть.
– Аделина.
Я отступила на шаг назад. Голос Томми прервал глухой треск.
– Адди, – продолжил он.
Папа простонал у его ног и приподнялся. Я снова попятилась.
– Прости. Пожалуйста, кроха, не смотри на меня так, – сказал Томми. – Мне очень жаль. Умоляю, прости. – Изувеченная пунцовая кожа на его лице сморщилась.
По моим щекам побежали горячие слезы. Томми снова закричал и выскочил из комнаты. Когда папа поднялся на ноги, послышался хлопок деревянной двери. Судорожно дыша, папа нетвердой походкой зашагал ко мне.
– Детка, ну что ты, тебе давно пора спать!
Он подергал меня за рукав ночной рубашки, но я не двинулась с места. Папа измученно вздохнул.
– За Томми не переживай, он в порядке, просто дни сейчас трудные. Пора спать. Если хочешь, пойдем ко мне в комнату.
Я покачала головой и заковыляла к себе в спальню. Дождалась, пока папа закроет дверь в свою комнату и из нее послышатся звуки гитары, а потом схватила свой альбом и сняла со стены медаль Томми. Деревянную дверь я прикрыла тихо, чтобы она меня не выдала.
Ночь выдалась холодной. Все деревья, кроме вечнозеленых, уже сбросили листву, а на серой, точно пепельной траве серебрился иней. Светлячки в такой холод попрятались. Месяц был еще совсем тонким, и мрак разбавляли только мерцание звезд и слабый оранжевый свет обгоревшей лампочки на крыльце. Вооружившись одним из новых папиных газовых фонарей, я огляделась. У реки подрагивала съежившаяся фигура, а судорожное дыхание эхом разносилось по холму.