Лейтенант молчал. Читал его, как отчёт без пояснений.
Потом закрыл папку, положил руки на стол и спокойно сказал:
– Мы тебя не держим. Но до конца не понимаем, с чем имеем дело.
Так что – оформляем на сутки. До выяснения. Без обвинений. Просто… на всякий случай.
Валентин усмехнулся.
Усталой, пустой усмешкой. Такой, которой улыбаются не людям – себе, в темноте.
– А то я прям мечтал. Пожить тут. Подышать. Почувствовать, что я – важная персона.
– Конвой вызовут, – отрезал лейтенант. – Посиди. Подумай.
– Ага. Подумать – это по мне. Особенно, когда уже поздно.
Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза.
Не потому что спать – просто не хотелось смотреть, как мир становится всё менее узнаваемым.
За дверью кто-то говорил по телефону. Сухо, без эмоций.
Где-то тикали часы.
Кажется, медленнее, чем должны.
Пашка уже храпел. Димон грыз ноготь. Валентин сидел в углу, прислонившись к холодной стене.
Никто не говорил. Даже воздух – молчал.
Как будто и ему было интересно, что будет с этим человеком, который дважды подряд угадал то, что знать не мог.
Он поднял глаза к потолку. Там не было ни окна, ни ответа. Только штукатурка и усталость.
– Ну, – пробормотал он, себе под нос. – Значит, ночь в СИЗО. А потом… посмотрим, чья это жизнь на самом деле.
Подъезд встретил привычно: запах мочи, пыльный свет и звук капающей из трубы воды, как будто кто-то тайно отсчитывал последние секунды твоего спокойствия. Валентин поднимался медленно, нога за ногой, как будто каждый шаг был вопросом – а надо ли вообще домой? Но куда ещё идти, если ты больше нигде не свой?
Он уже почти прошёл третий этаж, когда это услышал.
Глухо. Сдавленно. Сквозь щель или стену.
– Папа… не мучь меня…
Он остановился.
Ощущение – как будто изнутри кто-то положил руку на сердце и сжал. Не больно. Но так, чтобы ты понял: дальше будет хуже.
Он замер. Слушал. Но тишина, как сговорившийся палач, снова натянула мешок на голову всему живому.
– Показалось, – сказал он себе. Но голос прозвучал фальшиво даже для него.
Он поднялся ещё на полпролёта. Посмотрел на дверь соседа – та самая, за которой ночью орали, как в кинотеатре. Старый козёл с телеком, который храпит матами и живёт, судя по звукам, с тараканами и ненавистью.
Валентин подошёл. Позвонил. Разок. Второй.
– А пошёл ты нахуй, – раздалось изнутри. – У меня утро. Не твоё дело.