Наконец, собравшись с духом, он снял трубку. Пластик был холодным, почти ледяным. Поднёс к уху – ни гудка, ни шороха. Мёртвая тишина, как в могиле.
– Если ты меня слышишь… – голос дрогнул, он сглотнул и продолжил тише, почти шёпотом, – скажи, кто ты на самом деле.
Олег замер, вслушиваясь в пустоту на другом конце. Только собственное дыхание, тяжёлое и прерывистое, отдавалось в ухе. Секунды растягивались в вечность. Он ждал – чего угодно: шороха, вздоха, того самого голоса.
Ничего.
Медленно, с каким-то разочарованием, Олег повесил трубку обратно на рычаг. Постоял ещё мгновение, а затем резко сорвал телефон со стены. Аппарат оказался тяжелее, чем он ожидал. На обоях остался светлый прямоугольник – след от многолетнего висения.
Перевернув телефон, Олег открыл заднюю панель. Внутри – пустота. Никаких проводов, никаких плат или батарей. Ничего, что могло бы объяснить ночной звонок. Он поднёс аппарат ближе к глазам, изучая каждый миллиметр, словно надеясь найти ответ в пыльных внутренностях.
Взгляд случайно упал на окно. За стеклом медленно кружились первые снежинки – лёгкие, почти невесомые. Они падали бесшумно, покрывая землю тонким белым покрывалом. Ноябрь только начался, а зима уже вступала в свои права.
Олег почувствовал, как по телу пробежала дрожь. Но это был не холод – страх. Глубинный, первобытный страх перед чем-то необъяснимым. Перед тем, что не укладывалось в рамки разумного. Перед голосом мёртвой дочери из телефона без проводов.
За окном темнело. Небо заволакивали тяжёлые облака, сквозь которые изредка пробивались последние лучи заходящего солнца. Олег сидел в старом кресле, обитом потёртым бархатом, и смотрел, как мир постепенно теряет краски. Чашка с чаем, давно остывшим, стояла на подоконнике – он и не притронулся к ней.
Пейзаж за окном казался нарисованным в серых тонах. Голые деревья, припорошенные первым снегом поля, низкое небо – всё сливалось в однообразную картину. Чужую. Безжизненную. Не имеющую к нему никакого отношения.
Олег медленно достал из внутреннего кармана фотографию. Потрёпанная, с загнутыми уголками, она хранила яркое летнее воспоминание. Лера в жёлтом сарафане, с косичками, улыбается так широко, что видны две дырки от выпавших молочных зубов. Карусель на заднем плане. День её шестилетия.
Его палец осторожно коснулся изображения, словно боясь стереть улыбку.