Любопытно, что, по свидетельству А. С. Суворина, другой высший сановник империи, хитроумный либерал, министр финансов С. Ю. Витте проливал слезу: мол, Сипягин такой прекрасный и благородный человек, а как министр был негибок, «действовал неразумно», «стоял на своем и ничего не слушал», и вот результат. То есть виноват убитый, что слишком твердо исполнял свои обязанности по охране правопорядка. А ведь достаточно было соблюдать элементарные правила безопасности и охраны высших должностных лиц и высших государственных органов – и блистательное по простоте замысла и исполнения убийство не могло бы состояться. У террориста (им оказался эсеровский боевик Балмашов) даже не спросили документов при входе в Мариинский дворец. Почему государственная охрана в России, основанная еще в 1866 году, так и не была налажена до самой революции? Объяснение одно: не считали нужным. Убьют, взорвут, застрелят – что делать, судьба. Психология жертвы. Предреволюционное российское общество как-то все больше смирялось с убийством и всяческим преступлением и даже привязалось к нему, как, бывает, жертва насилия с собачьей благодарностью привязывается к насильнику.
Разумеется, охота продолжалась и далее. О ее перипетиях не распространяемся – они общеизвестны. 4 февраля 1905 года бомба, брошенная эсером Каляевым, разорвала великого князя Сергея Александровича, того самого, чьим именем, как заклинанием, Балмашов вызвал из недр Мариинского дворца жертву – Сипягина. Не где-нибудь в закоулке грохнули, а посреди Кремля, символа российской государственности. Не кого-нибудь, а сына убиенного Александра II, стало быть, дядю царствующего государя. С этого дня преступления на идейной почве исчисляются сотнями. Революционный криминал стал повседневным явлением. Не за горами было то время, когда и сам царствующий государь должен будет сыграть роль жертвы.
В чем причина этого странного бессилия великой державы, властей и воинства ея против демонов революции, сопровождаемых бесами криминала? Откуда это гипнотическое состояние общества – кролик перед удавом, «приятно и страшно вместе» – перед лицом злодейства?
Вот еще любопытный сюжет – из области чистой уголовщины, без сусально-революционной позолоты.
Дело об убийстве девицы Назаренко мещанином Ивановым, рассматриваемое Петербургским окружным судом в 1891 году, было простым и ясным. Молодой, довольно-таки беспутный человечек, обладатель неприметной фамилии и столь же неприметной внешности, Иванов зарезал свою невесту Настасью Назаренко на почве ревности к ее бывшему сожителю. Убийство было совершено при свидетелях. Подсудимый, арестованный на месте преступления, полностью признал свою вину. Осуждение его по статье за умышленное убийство грозило наказанием до 20 лет каторги. Защита доказывала, что преступление было «совершено в состоянии запальчивости и раздражения, повлекших невозможность управлять своими действиями». Такая формулировка давала возможность снизить срок наказания до нескольких месяцев тюрьмы. В итоге суд признал Иванова виновным в «умышленном убийстве без заранее обдуманного намерения» и «припаял» шесть лет каторжных работ. Наказание не чрезмерное, спасибо защитнику.