Обратим внимание на три обстоятельства.
Первое: министр, «никакой личной неприязни никому не внушавший», скончался, промучившись две недели, 2 марта (15 марта по н. ст.). В древнеримском календаре это – мартовские иды. День, в который приносили жертвы богу-разрушителю, кровавому Марсу, день, в который перед богами предстали Юлий Цезарь и Александр II. Служитель Минервы принесен в жертву Марсу рукой безбожника-социалиста. «Кровь его на вас, революционерах, и на детях ваших».
Второе: убийца почему-то был судим не военным, а общегражданским судом, не имевшим права выносить смертные приговоры; по уголовной статье он был отправлен на каторгу, откуда вскоре благополучно бежал.
И третье: сценарий преступления как две капли воды похож на покушение Засулич. Воспользоваться добросовестностью трудяги-министра, который никому «в приеме и личных объяснениях не отказывал», и пальнуть. И ведь интересно: за двадцать лет террора никто не позаботился, чтобы в приемных высших должностных лиц государства хотя бы досматривали посетителей на предмет вооруженности. Жертва не делает выводов из пережитого, выводы делает охотник.
Заметка в «Новом времени» не была опубликована: запретил министр внутренних дел Д. С. Сипягин. Сипягин носил придворное звание егермейстера, что, вообще-то, значит: «начальник царской охоты», «государев ловчий». Этот-то «ловчий» и стал следующей жертвой эпидемии политических убийств.
2 апреля 1902 года Сипягин находился на заседании Государственного совета в Мариинском дворце. Внезапно был вызван вниз, в переднюю: кто-то из лакеев передал, что министра дожидается гвардейский офицер; что он якобы адъютант московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, что он только-только примчался из Москвы и привез Сипягину срочный пакет от великого князя. Сипягин спустился вниз, в пустую переднюю. Оттуда послышались выстрелы.
Свидетель происшествия князь М. И. Хилков потом рассказывал, что когда он одним из первых выбежал на выстрелы в переднюю, то увидел Сипягина, лежащего в крови на полу, и убийцу, спокойно и уверенно, как будто в ожидании чего-то, стоящего в нескольких шагах от него. «Будь у него несколько револьверов, он всех бы нас перестрелял», – содрогался Хилков. Еще бы: никакой охраны в передней высшего органа государственной власти не было.