Генадий Алексеевич Ени
2025
Глава 1: Город Теней и Каменные Стражи
Ноктюрн неизменно встречал запахом сырого, веками не просыхающего камня, прелых листьев в водостоках и едва уловимой, щекочущей ноздри ноткой угольного дыма, поднимающегося от редких очагов. Город, казалось, сам был вытесан из тени и тумана, вздымая к вечно хмурому, свинцовому небу острые, как иглы, шпили соборов и зубчатые короны башен. Он цепко карабкался по пологим склонам окрестных холмов мокрыми черепичными крышами, их выцветшая терракота под моросящим дождем поблескивала, словно бурая чешуя исполинского, спящего дракона. Солнце здесь было гостем редким и скупым, его бледные, акварельные лучи лишь подчеркивали сырую, почти осязаемую глубину теней в узких, горбатых переулках, мощеных скользким, выщербленным булыжником, по которому гулко стучали редкие шаги.
Юная художница Изабель, однако, любила Ноктюрн этой его въевшейся в самые камни меланхолией, его неразговорчивыми, покрытыми патиной времени фасадами, что молчаливо хранили под своими карнизами тысячи нерассказанных историй. Любила слушать его приглушенные звуки: далекий, затуманенный бой часов на ратушной башне, монотонный плач водосточных труб, шелест ветра в пустых глазницах статуй. Особенно же сильно она любила его горгулий.
Для большинства горожан, спешащих по своим мелким делам, они были не более чем уродливыми, пугающими истуканами, гротескным пережитком суеверного и темного прошлого. Фигурки, высеченные из гранита и песчаника, призванные то ли отпугивать неведомое зло, то ли просто служить вечным, навязчивым напоминанием о его постоянном присутствии в мире. Мать Изабель, добрая, но богобоязненная женщина, всегда невольно вздрагивала, проходя мимо особо клыкастых или рогатых экземпляров, украшавших портал центрального рынка, и крепче стискивала ладонь дочери своей сухой, теплой рукой. «Не смотри на них долго, Изабель, дурной знак, не к добру это», – шептала она торопливо, ускоряя шаг. Но Изабель смотрела. И видела совсем, совсем иное.
Сейчас она сидела на своем легком складном стульчике под нависающим каменным карнизом величественного, почти циклопического Собора Полуночи, и ее взгляд был прикован к каменному лицу высоко над головой. Прохладный, влажный ветер трепал выбившиеся из-под простого шерстяного берета каштановые пряди, касался щек ледяными пальцами, пробирался под воротник ее старенького, но теплого пальто, пахнущего лавандой из матушкиного сундука, но девушка, казалось, не замечала ни холода, ни мелкой, назойливой измороси. Карандаш в ее чутких, привыкших к работе пальцах летел по плотной бумаге альбома, послушный ее внимательному взгляду. Она с отчаянным упорством пыталась поймать и запечатлеть не просто внешнюю форму – изгиб мощного, кожистого крыла, похожего на крыло гигантской летучей мыши, чудовищное напряжение скрюченных когтистых пальцев, вцепившихся в замшелый парапет с такой силой, что, казалось, камень вот-вот раскрошится, глубокие, полные мрака провалы теней под тяжелыми надбровными дугами, – но само внутреннее ощущение. Ощущение колоссальной, спящей до поры мощи, скрытой под обманчивой неподвижностью ярости и неизбывной, словно сам серый воздух Ноктюрна, вековой печали.