Я сорочку шила, и такой меня страх пронял, что сказать не могу! Как если бы Сатана на пианине этой играл. Сказала бы, как ангел небесный, да уж больно черен!
Папеньки барышни, Петра Иваныча, дома не было – в столицу отлучился – так Ольга Петровна пригласила Доктора кофею откушать. На столике между подсвечников – тарелочки с пирожными и печеньями. Тут барышня возьми и скажи:
– Что ж ты там сидишь? Иди к нам.
Я насмерть перепугалась, да подумала: барышня ко мне добра была, а тут выручить надо – наедине девице с чужим мужчиной сидеть не пристало. Села и я к столу, но разве до пирожным мне? Вспомнила, как первый раз его увидела…
Рожь жала. Колосок за колоском, сноп за снопом вязала. Тут случилось, прямо из-под ног перепелка порхнула. Рука дрогнула, серп наострен, так и рассекло. Кровь хлынула, не каплями – ручьем бежит. Мы-то, деревенские, привычны: платок – с головы, руку обвязала. Рука ноет, да не пропадать же хлебушку.
Уж зима настала, снежком замело, а рана все болит, сукровицы течет, рукой двинуть не могу – вся опухла, а около пореза совсем почернела. К Рождеству и вовсе отнялась. Поймала я петуха последнего, пошла к бабке-шептухе. Та, как увидела руку, креститься начала: «Не могу помочь, – говорит. – Руку отнимать надо». Что для меня рука? Девка молодая, работать надо, а там может, Бог даст, замуж… А она «отнять»… Да еще бабка сказала: «Дохтор объявился. Иди к нему, коль поможет, слава Богу».
Пошла… Переступила порог – так и застыла, только мурашки по спине поползли.
– Что? – спрашивает, а глазища чернющие, словно уголья, так до души и пробирают.
У меня язык отнялся, руку показываю. Он тряпицу мою с раны стащил, вдруг схватил меня за горло, да так сжал, что в глазах потемнело. Лишь свет увидала, говорит:
– Иди домой.
Смотрю, а рука-то здорова! Должно быть, я привыкла к коновалам деревенским, но избавление такое быстрое и почти безболезненное было для меня, что чудо. Казалось, Доктор может, по своему усмотрению, только взглядом излечить или убить.
А тут за одним столом, пирожные…
– Познакомьтесь, это Забавушка.
Я знала, барышня учила, надо голову склонить и тихо сказать: «Рада, сударь», но язык словно к небу прилип.
– А мы уж знакомы, верно? – Доктор улыбнулся, будто и не улыбался. – Кушай печенье, ты же хочешь.
И дальше он, слава Богу, говорил только с барышней.