Они перебежали к очередному строению – полуразрушенному остову того, что когда-то, в другой, почти забытой жизни, было обычным жилым домом. Наверное, здесь смеялись дети, ругались супруги, пахло борщом и свежей выпечкой. Теперь пахло только пылью, плесенью и смертью. Олег снова подал сигнал остановиться у входа. Что-то… что-то было не так. Какая-то деталь не вписывалась в общую картину разрушения. Или, наоборот, слишком хорошо вписывалась.
Он медленно огляделся, напрягая зрение и слух, пытаясь понять, что именно его насторожило. Ничего необычного, на первый взгляд. Все та же разруха, запустение, кучи мусора, битый кирпич… Но предчувствие беды, липкое, как мартовская грязь или паутина в темном углу, обволокло его, не отпускало. Легкий холодок пробежал по спине, несмотря на тяжелый бушлат.
– Осторожнее, – прошептал Олег, обращаясь больше к себе, чем к бойцам. – Идем дальше.
Они вошли внутрь. Мрак тут же окутал их, после серого уличного света глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть. Выбитые окна, завешанные грязными тряпками. Покосившийся дверной косяк, готовый рухнуть от любого неосторожного движения. Разбросанные по полу вещи – обрывки одежды, перевернутая мебель, какие-то бумаги, втоптанные в грязь, осколки посуды… Обычная картина разграбленной и брошенной квартиры. Олег уже привык к этому – к мертвым домам, к запаху смерти и тлена, который въелся, казалось, в самую его душу.
Девочка с Зелеными Глазами
Взгляд Олега зацепился за что-то лежащем на полу. Остановился. Оцепенел. На полу, среди кучи мусора и осколков, лежала кукла. Обычная детская кукла, какие продавались в любом «Детском мире» до… всего этого. Но у этой куклы была оторвана голова. Безголовое тело в голубеньком ситцевом платьице с выцветшими розовыми цветочками. Она лежала как-то неестественно, нелепо, словно забытая в панике убегавшим ребенком… Или брошенная кем-то намеренно. Жуткий маленький идол посреди разрухи.
И в этот момент Олега словно ударило током. Не электрическим, нет. Чем-то другим. Мир вокруг померк, звуки войны – далекая канонада, шелест ветра в пустых окнах, даже дыхание его собственных бойцов – исчезли, растворились. Он увидел…
…Эту же самую комнату. Но совершенно другую. Чистую, просторную, залитую ярким, почти нереальным солнечным светом, который лился сквозь белоснежные, легкие тюлевые занавески на идеально вымытых окнах. На подоконнике стояли цветы в горшках – герань, кажется. Письменный стол у окна был завален детскими рисунками – неуклюжими, выполненными дрожащей детской рукой, но такими… живыми. Яркими. Солнце, дом с кривой трубой, из которой шел дым колечками, смешные человечки с огромными головами. На одном из рисунков он разобрал корявые печатные буквы: «МАМА».