– Ты смотрела в толпу. Кого ты там искала?
Саюри замялась. Её сердце заколотилось сильнее, и она решилась:
– Тот мужчина… в тёмно-синем хаори с ястребом. Кто он?
Харуко замерла. Её глаза сузились, а рука, скрытая в рукаве, сжалась в кулак. Она посмотрела куда-то мимо Саюри, туда, где за ширмой всё ещё гудел праздник – звон чаш с саке, смех, шелест ветра в ветвях сакуры. Затем она медленно повернулась обратно, и в её взгляде мелькнула тень – тревога, смешанная с чем-то глубоким, почти личным.
– Это Рётаро, – сказала она наконец, её голос стал тише, словно имя могло вызвать бурю. – Сын Такэо Такада, главы клана Такада. Они пришли на праздник… или, может, за чем-то большим. Держись от него подальше, Саюри. Такие, как он, приносят только тени.
Саюри почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Такада. Это слово ударило её, как удар гонга, эхом отдавшись в груди. Она вспомнила ту ночь – запах горящего дома, крики матери, тень воина с мечом, чей шрам белел в свете огня. Шрам, похожий на тот, что она видела на руке мужчины, спасшем её от грубого гостя на прошлом банкете. Неужели это был он? Или его отец? Её разум закружился, а перед глазами встал образ Рётаро – его спокойное лицо, его взгляд, прожигающий её насквозь.
– Ты дрожишь, – Харуко шагнула ближе, её голос стал резче. – Что ты знаешь о Такада?
– Ничего, – солгала Саюри, опуская глаза. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы. – Просто… слышала о них.
Харуко хмыкнула, но не стала давить. Она отвернулась, бросив через плечо:
– Отдыхай. Завтра будет новый день. И держи голову ясной.
Саюри осталась одна, прислонённая к балке. За ширмой звенели чаши, смеялись гейши, шелестели лепестки сакуры, падая в реку. Праздник продолжался, но для неё он стал тенью. Такада. Рётаро. Его имя горело в её сознании, как уголь, брошенный в сухую траву. Она знала, что клан Такада уничтожил её семью – это было единственное, в чём она не сомневалась с тех пор, как осталась сиротой. И теперь этот человек, сын их главы, смотрел на неё, стоял так близко, что она могла чувствовать его присутствие даже через ширму.
Её пальцы сжали заколку сильнее, и она шепнула себе, почти беззвучно:
– Я узнаю правду. И если ты виновен, я заставлю тебя заплатить.
Но в глубине души, там, где она не хотела заглядывать, теплилась другая мысль – о его глазах, о том, как они задели что-то в её сердце. И от этого ей стало ещё страшнее.