Ничего примечательного в Мильновиче не наблюдалось. Только его лицо как будто ещё побледнело, но эмоции ушли. Он сидел за столом, в точности как когда Рэдфорд вошёл, левая рука лежит на открытой книге, но он не читал, он смотрел прямо перед собой в окно, глубоко задумавшись и, очевидно, забыв о присутствии Рэдфорда. Глядя на него, Рэдфорд боялся заговорить, и всё-таки молчать было ещё хуже, любой ценой, он чувствовал, надо разбить это молчание.
– Если и вправду это так, – начал он осторожно, – я имею в виду, если и правда вам придётся оставить армию, – хотя доктор Брук такого не говорил – у вас есть какой-то план дальнейших действий?
Мильнович вздрогнул, словно его разбудили, и быстро повернулся на стуле.
– А вам на что? – сказал он почти грубо.
– А на то, что всё это из-за меня.
Некоторое время Мильнович гневно смотрел на него, каждый нерв и каждая мышца напряжены, словно он хотел вскочить со стула, но потом напряжение ушло. Он словно осознал себя. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем он овладел собой настолько, что смог говорить.
– Не было времени составить план, – сказал он странно выверенным тоном. – Если всё так, как я предполагаю, мне придётся подумать над планом. Я ещё молод, и военная карьера не единственная в мире.
– Боже милостивый, конечно нет! – сказал Рэдфорд с мгновенным облегчением. – Есть десятки дорог. Можно ведь работать и головой, не только руками, так ведь? И я уверен, что уж ваша-то голова получше моей.
Он попытался засмеяться, не очень успешно.
– Да, можно работать головой, – заметил Мильнович всё тем же ровным тоном. – Многие так и делают.
– Ну конечно! Однако, Мильнович, я уверен, мы слишком торопимся. Доктор Брук ещё не произнёс своего последнего слова. Вполне возможно, вы сможете продолжать службу.
– Вполне возможно. Мы слишком торопимся. Во всяком случае, этот разговор сейчас не имеет смысла.
И он снова отвернулся к столу и уставился в пространство перед собой.
Рэдфорд наблюдал за ним, ясно понимая, что от него хотят избавиться, но всё ещё не решаясь уйти. Сотня вопросов была готова сорваться с его губ, но он не осмеливался задать их…. Ему вдруг пришло в голову, что он не знает почти ничего о своём товарище. Они были в разных эскадронах, к тому же Рэдфорд был в полку едва два месяца. За это короткое время он успел завести нескольких друзей, но молчаливый, не слишком общительный Мильнович не был в их числе. Что за человек он был, помимо того, что он был лейтенант и имел под своим руководством тридцать шесть человек и столько же лошадей? Что станется с ним, когда (и если) ему придётся расстаться с военной формой? Какие ещё возможности были у него в жизни? Кто зависел от него, кому он сам принадлежал, кроме его величества Франца Иосифа? Всё это, и ещё более того, хотел спросить Рэдфорд, но вместо того продолжал молча сидеть, чувствуя всю неуместность подобного любопытства пред лицом такого отчуждения.