Идя из своего антикварного магазина, я всегда шел по этой улице, а потом оседал в пабе на пересечении двух улиц, этой и другой, обе были без названия. Улица №1 и улица №2. Какая из них была первой, а какая второй, нигде написано не было. Потому, какая из них на моем пути встречалась первее, была первой, а оставшаяся второй. В пабе я брал себе горький эспрессо и иногда пиво, садился за стол у окна и читал какую-нибудь книжку, а иногда просто раздумывал о чем придется. Когда я допивал свой напиток, иногда по настроению я брал себе что-то поесть, а потом, когда заканчивалась и еда, я еще долго сидел, пока не уставал от самого сидения. Тогда я вставал, разминался, и зачастую все равно садился обратно, но надолго меня не хватало.
Каждый раз мне было жаль уходить. Здесь были люди и для души мне этого было достаточно. Ни с кем не разговаривая, я все равно испытывал чувство некоего удовлетворения, просто смотря на их лица и подслушивая чужие разговоры, будто бы я в них участвовал. Я любил людей, любил наблюдать за ними. Любил наблюдать за животными, но не прикасаться к ним. В компании я был тем самым парнем, который молчал, улыбался и наслаждался тем, что происходит. Но не говорил. Ни словом, ни телом не показывал своей причастности. Я так привык. Роль наблюдателя была самой приятной из всех, в которых мне доводилось находиться. Не столько потому, что мне было нечего сказать этим людям, сколько потому, что в молчании все вокруг становилось красочнее, все равно что среди годового запоя неожиданно для себя один день прожить трезвенником.
Идя по улице, я знал, что этот день закончится точно так же. В пабе будут сидеть те же самые люди, что и вчера, и вероятнее всего, говорить они будут об одних и тех же вещах. Не сказать, что меня подобная осведомленность не устраивала. Всегда спокойнее жить, зная, чего ожидать от сегодня, от завтра и от других таких же дней. Единственное, что наполняло мои дни разнообразием, так это работа в моем антикварном магазине и, пожалуй, выбор еды на ужин. Но я не жаловался. Так должно было быть. Я это сам для себя выбрал.
Дождь продолжал идти, а я продолжал думать, слыша, как вода хлюпает под резиновыми сапогами. Последний месяц я из них не вылезал. Это были темно-зеленые сапоги с толстой черной подошвой, доходящие до середины икры. В такую погоду они здорово меня выручали. Думая о сапогах, а потом и о лужах, на которых плясали увесистые капли дождя, я не сразу заметил движение по правую сторону от себя. Что-то заставило меня поднять голову, хоть я всю жизнь проходил, смотря себе под ноги. Ну не имел я привычки озираться по сторонам, как зевака, и все тут. Но в этот раз все было иначе, и я понял это, когда повернул голову.