Но потом… потом пелена спадет. Софиты погаснут. Журналы превратятся в пыль. И я снова окажусь здесь, в своей серой конуре, с запахом перегоревшей проводки и дешевой еды. И тогда меня накроет с новой, удесятеренной силой. Сожаление. Не просто сожаление – а всепоглощающая, черная дыра, в которую будет проваливаться остаток моей души. Оно будет душить меня осознанием того, что все это – лишь бред воспаленного мозга. Что я не стал. Не стал тем, кем они меня и представить не могли. Не стал даже тенью той мечты. Я остался здесь, на самом дне, копошащимся червем, не способным даже выползти на свет. И эта мысль будет страшнее любой физической боли – осознание собственной ничтожности, собственной капитуляции перед жизнью. Я буду снова и снова возвращаться к этому моменту – к точке невозврата, где я свернул не туда, где я предал себя, где я позволил страху и лени убить все живое во мне. И каждый раз эта пытка будет начинаться заново.
А рядом будет она. Та самая… Мое живое воплощение компромисса и отчаяния. И конечно, она будет изменять. Как иначе? Разве может кто-то хранить верность такому, как я? Разве можно желать это тело, это лицо, эту душу, покрытую трупными пятнами несбывшихся надежд? Нет. Она найдет кого-то другого – кого-то попроще, поживее, кого-то, кто не будет смотреть на нее глазами мертвеца. Это будет грязно, пошло, предсказуемо. Узнаю ли я об этом? Возможно. Будет ли мне больно? Нет. Только злость. Холодная, острая злость и бесконечная усталость. Я просто скажу ей катиться. Вышвырну ее из своей жизни, как выбрасывают мусор. Без криков, без слез. Просто – пошла вон. И снова останусь один в этой пустоте.
И тогда… Может быть. Слабый, почти неразличимый проблеск в беспросветном мраке. Может быть, подвернется кто-то еще. «Хорошая девушка». Что это значит? Я не знаю. Может быть, та, что не будет смотреть с отвращением. Та, что увидит во мне не урода, а просто… человека? Уставшего, сломленного, но человека. И, может быть, мы сможем… жить? Не существовать, а именно жить? Построить какой-то свой маленький, хрупкий мирок, отгороженный от остального враждебного пространства.
Но полюбить? Нет. Это слово для меня – пустой звук, бессмысленный набор букв. Мое сердце – выжженная пустыня, где не может прорасти ни одно чувство. Я смотрю на женщин – на всех женщин мира – и не чувствую ничего. Ни влечения, ни нежности, ни даже простого интереса. Пустота. Ледяная, звенящая пустота. Я разучился любить. Или, может, никогда и не умел? Может, я изначально был бракованным изделием, не способным на это? Так что нет, любви не будет. Я не смогу дать ей то, что давно мертво во мне самом. Я буду рядом, буду делить с ней кров и постель, но душа моя останется неприступной крепостью, покрытой льдом.