– Серена Дал Тара-Лисс, идентификация пройдена. – сферы отрапортовали, возвращаясь на свои места.
Женщина дрогнула, когда строение внезапно заскрипело и заскрежетало, медленно раскрывая «лепестки» перед ней.
Прошло некоторое время, прежде чем перед ней открылась красивая арка, ведущая внутрь здания. Но Серена не шелохнулась, смотря широко распахнутыми глазами в тускло освещенный коридор перед собой.
– Леди Тара-Лисс? – Линдон шагнул ближе.
Серена сделала глубокий вдох, прежде чем заставить себя направиться внутрь. Мужчины последовали за ней, и Хантер казался больше обеспокоенным не странным мемориалом, а тем, как чувствовала себя женщина.
Коридор оказался коротким и привел их к круглому, полусферическому залу с гладкими мерцающими стенами, освещенными лучами солнца, впущенными сквозь раскрывшиеся наверху «лепестки».
Серена осмотрела кажущуюся пустой огромную комнату, когда в дальнем ее конце внезапно что-то вспыхнуло и женщина вдруг услышала голос, который было невозможно забыть.
– Серена!
Женщина замерла всего на секунду, прежде чем медленно обернуться навстречу говорящему с широко раскрытыми от удивления глазами. Хантер увидел у дальней стены мужчину около сорока лет на вид – высокого, гордо расправившего плечи в типичной для военного позе.
– От… отец? – выдохнула Серена, совершенно не ожидавшая увидеть его там.
Хантеру потребовалась пара секунд, чтобы осознать, что перед ними была искусная голограмма. На какую-то долю мгновения мужчина подумал о том, насколько жестоким было использовать облик кого-то из умерших родственников в какой-то системе идентификации, но промолчал, понимая, что ему стоило держать язык за зубами.
– Ты получила приказ! – громогласно рявкнула голограмма.
Серена ощутила дрожь в теле, но выпрямилась и сцепила руки за спиной, становясь солдатом, а не дочерью, явившейся в мемориал, чтобы почтить мертвых родственников.
– Он был выполнен. – отозвалась она дрожащим голосом.
– Тебе был дан приказ! – снова раздалось от голограммы.
Женщина смотрела на идеальное представление своего отца, смотревшего на нее с привычной яростью и отвращением, и внезапно осознала, что это было чем-то большим, нежели простой копией сознания покойного для проведения ее идентификации. Голограмма испытывала ее, так же, как ее отец испытывал ее каждый день в ее жизни, пока он был жив.