– Знаешь, я даже не помню, когда в последний раз слышала сирену скорой, – пробормотала Евгения, выходя из машины.
– Здесь будто не бывает ни преступлений, ни трагедий, – согласился Александр.
И всё же, в воздухе висело что-то неуловимое, незримое, словно лёгкий привкус меди на языке, едва заметный, но настойчивый.
Ночь была безупречна: вдалеке плавали рыбацкие лодки, в окнах горели тёплые огоньки, где-то играла негромкая музыка. Александр зажёг фонарь на террасе и опустился в кресло. Ещё одно дуновение ванильного табака, ещё один глоток прохладного воздуха.
Темнота над Арпачбахшишем была густой и тёплой, как бархатное покрывало. Луна зависла над горизонтом, отбрасывая бледный свет на гладкую поверхность моря. Вдалеке на пристани, у маленького бара Никоса, лениво звучала труба – кто-то поставил старую пластинку.
Александр сидел на террасе, скрестив ноги, и рассеянно вертел в пальцах трубку, из которой ещё поднимались тонкие струйки дыма. Перед ним, на столе, в свете фонаря отражалась бутылка виски и полупустой стакан с тяжёлым дном. Он пригубил, слушая звуки ночи: скрип ставень, далёкие шаги, стрекот цикад.
– Я же говорила, что без шампанского разговор не получится, – раздался за его спиной голос Евгении.
Она вернулась из дома с двумя бокалами и тарелкой сыра, ловко прижав бутылку к боку.
– Виски – это тоже разговор, – усмехнулся Александр.
– Виски – это философия, – поправила она, ставя бокалы на стол. – А философия иногда слишком сложна для ночи, которая так хороша.
Он усмехнулся и сделал глоток. Евгения села напротив, поджав ноги под себя, и разлила шампанское. На мгновение замерла, глядя, как пузырьки поднимаются вверх, растворяясь в темноте.
– Кстати, Никос сегодня сказал, что в их баре был когда-то пианист, который любил Чета Бейкера, – заметила она. – Якобы приезжал сюда давным-давно, чтобы спрятаться от кого-то.
– Классическая история: джаз, побег, сигаретный дым и женщина с разбитым сердцем, – ухмыльнулся Александр. – Вопрос в том, от кого он бежал?
– Он сказал, что от времени, – пожала плечами Евгения.
На секунду воцарилась тишина. Где-то вдалеке раздался короткий лай собаки, потом всё снова затихло.
– Звучит как выдумка, но, если честно, мне нравится, – признался Александр.
Евгения посмотрела на него, улыбаясь. Она любила, когда он так говорил – не слишком серьёзно, но и не с полной иронией. В нём всегда жило это двоякое восприятие вещей: с одной стороны, логика, рациональность, сдержанный скептицизм, а с другой – почти детское восхищение историями, в которых реальность едва заметно смещается.