Возле дверей, ведущих в тронный зал, дежурили десять закованный в тяжелую броню гвардейцев-каррасов во главе с генералом Каш-роном.
То, что предводитель гордых и бесстрашных каррасов лично возглавлял караул о многом говорило Изегриму, и не нравилось ему.
– Господин, – вороноголовый поклонился при виде Охотника.
– Здравствуй, Каш-рон, как там Корвус?
– Плохо, господин. Заперся вместе с Эрато и никого не пускает.
– Александера не призвал?
– Нет, тот занят на Великой Равнине.
«Стало быть, все еще не настолько кошмарно, как могло бы быть», – подумал Изегрим.
– Понял, открой.
– Нет. – Голос карраса не дрогнул, а птичьи глаза прищурились, глядя на человека непроницаемо и враждебно. – Он приказал никого не впускать.
Охотник набрал полную грудь воздуха и выдохнул.
"Не забывай, он просто выполняет приказ. Он – каррас, вороноголовые иначе не могут".
И все же, тяжело было унять зверя, рычащего в глубине души и бившегося о прутья незримой клетки. Очень тяжело. Будь Изегрим помоложе, его ярость прорвалась бы наружу, и стражники оказались бы в лазарете – даже в юности он не позволял себе убивать товарищей по оружию просто за то, что те четко выполняют приказы, – но прошедшие столетия изменили Охотника, научив смирять ярость с гордыней.
Поэтому он просто сделал пару шагов назад, и когда каррасы скрестили на его пути нагинаты, взмахнул рукой.
Здоровенные вороноголовые, закованные в тяжелые доспехи, отлетели в стороны, точно пушинки, а генерал, заступивший путь, спустя секунду последовал вслед за подчиненными. Да, они были хорошими воинами, но каждому было также далеко до Изегрима, как до Бархатных Островов.
Пускай малолетние идиоты вроде Мелиса цепляют на себя прозвища непобедимых, они лишь жалкие щенки, не знавшие настоящего дела. Изегрим мог почти на равных сражаться с самим Алриком! Пускай и недолго.
Он распахнул тяжелые сосновые двери, обитые железом, с такой легкостью, точно те были бумажными, и вошел внутрь.
Корвус обнаружился на троне в противоположной стороне от входа. Подле него, прямо на ступенях, дремала верная Эрато.
"Бедная девочка", – с жалостью подумал Изегрим, – "Пришлось же ей натерпеться за последние дни".
Сам Вороний Король не спал, он сидел, пристально вглядываясь в какой-то предмет, зажатый в единственной руке. Ания, как и всегда, занимала почетное место на левом плече – прямо над культей.