Генадий Алексеевич Ени
2025
Глава 1: Тишина в Сердце Леса
Ивняки. Деревня цеплялась за склоны Старого Кряжа, как испуганный краб за прибрежный камень. Дома, сложенные из замшелого серого камня и просмоленного дерева, жались друг к другу под сенью вечно хмурых северных гор. Воздух здесь пах сырой землей, дымом очагов и чем-то еще – застарелым, въедливым страхом перед лесом, что начинался сразу за последним забором. Лес был другой. Древний, сумрачный, полный шепотов ветра в густых кронах и тихих вздохов мха под ногами. Эйра любила его дикой, почти болезненной любовью. Только здесь, под сплетением ветвей, где пахло прелой листвой и смолой, она дышала полной грудью. Только здесь ее дар не казался уродством.
Дар. Чувствовать пульс жизни – и ее угасание – во всем, что ее окружало. Ощущать панику подстреленной птицы, тупую боль старого дерева, изъеденного короедом, тихий стон земли под лезвием плуга. И – иногда, если хватало сил, если мир был добр – облегчать эту боль теплом, идущим из самых глубин ее существа. В Ивняках это называли «порчей». Или «ведьминой кровью». Староста Элара, чье лицо напоминало высохший сморчок, шипела ей вслед проклятия всякий раз, когда их пути пересекались на единственной деревенской улице, пахнущей навозом и кислым хлебом. Другие же, пряча глаза, тайком приносили ей то обваренную кипятком кошку, то лихорадящего младенца. Брали ее помощь, как должное, но сторонились, словно она носила на себе печать невидимой проказы. Эйра не роптала. Она привыкла к этому танцу страха и нужды, находя убежище в лесной тиши, в молчаливом понимании деревьев и трав.
Но лес менялся. Уже несколько лун она чувствовала это – тревожную, сосущую пустоту там, где раньше бился живой источник силы. Магия, тонкая, невидимая ткань мира, истончалась, словно старое полотно. Раны заживали дольше, ручьи мелели, даже краски леса – изумруд мхов, золото осенней листвы – тускнели, подернутые серой дымкой увядания. Люди в деревне тоже это чувствовали. Стали раздражительнее, злее, чаще болели. Шептались о дурных знамениях, о Тени с Севера, о проклятии старых богов. Эйра чувствовала это не как проклятие, а как болезнь. Мир болел, медленно, неотвратимо угасал, и ее дар, настроенный на чужую боль, кричал об этом каждой клеточкой тела.
Сегодня крик стал невыносимым. Лес не просто молчал – он замер, парализованный ужасом. Застыл воздух, не шелохнулся ни один лист. Птицы, даже наглые сойки, смолкли. Запах прели и хвои сменился другим – резким, металлическим запахом крови и озоновым привкусом чужой, нечеловеческой боли. Она шла на этот зов, как лунатик, забыв о собранных в корзинку корнях валерианы и листьях подорожника. Ноги сами несли ее в самую глубь чащи, туда, где сумрак был гуще, а деревья – старше самой деревни.