Лифт, конечно, не работает. Ломали его с завидным постоянством, поэтому Никольский с Соломатиным пошли пешком.
На последней площадке перед чердаком Никольский остановился, тяжело дыша. Крепкий общественник неодобрительно посмотрел на него:
– Куришь много, Васильич.
Дыхание у него было ровным, как у спортсмена.
Никольский подошел к дверям чердака, потянул их и, почувствовав кисловато-сладкий запах пороха, распахнул дверь шире.
Из чердачного окна на крыше пробивались косые солнечные лучи. В них плясала пыль. Пучок света падал точно на пистолет ПМ, валяющийся на полу. Никольский пригляделся. У ската крыши лицом вниз лежал человек в чем-то светлом, а рядом, почти у входа, еще один.
Никольский наклонился над ним и понял, что тот жив. Раненый лежал на спине, голова его была странно закинута, в правой руке намертво был зажат ПСМ, рядом валялась красная книжка. Никольский поднял ее, раскрыл. «Майор Кольцов Олег Николаевич состоит на службе в Управлении ФСБ по городу Москве и Московской области в должности начальника отделения». Сергей наклонился и не почувствовал, а скорее угадал натужное прерывистое дыхание.
Чекист был еще жив, и Никольский расстегнул на нем куртку. Плащовка задубела от крови.
– Соломатин… Соломатин, мать твою!..
– Чего, Васильич? – испуганно отозвался крепкий общественник.
– Беги к себе, бинты волоки.
– А если нет?
– Тогда тряпки чистые.
Соломатин загремел вниз по лестнице. Никольский достал сотовый телефон. Отобрали его три дня назад у одного бандюгана. Конечно, аппаратик был вещдоком, но Никольский взял его. Связь, хоть и односторонняя, приносила массу удобств. Вот и сейчас Никольский набрал номер дежурного.
– Афанасьев, давай в адрес Сытинский, 5, наряд с экспертами и скорую помощь… Убийство и раненый сотрудник ФСБ. Кстати, напомни номер их дежурного… Есть… Давайте быстрее.
Никольский набрал номер дежурного контрразведки.
– Подполковник Орехов.
– Майор Никольский из 108-го, по адресу Сытинский, 5, ваш тяжелораненый сотрудник майор Кольцов.
– Выезжаем.
Наконец появился Соломатин, он опасливо вошел на чердак, протянул Никольскому три запечатанных бинта.
– Держи раненого.
– Не могу, Васильич, – заныл общественник, – я крови боюсь.
– Держи его, падла, или я тебе кровь пущу. Никольский снял с раненого куртку, достал из кармана брюк нож-выкидуху (хорошо, что забыл оставить в столе) и разрезал рубашку.