– Проходите, – сказал он, указывая на стул. – Не трону.
Женщина шагнула вперёд, но садиться не спешила. Вместо этого прижала сумочку к груди и наконец заговорила, но голос её был робкий, словно у испуганной птицы:
– Вы… вы сыщик? Александр Николаевич? – Дрожь пробежала по её руке, когда она коснулась сумочки, после чего она нервно провела рукой по волосам, словно ища защиты в привычном жесте.
– Он самый.
Её кивок был почти незаметен, но в нём читалось отчаяние и решимость. Словно переступив невидимую черту, она села на край стула, выпрямив спину, как перед судом, и сжала ткань платья, словно пытаясь удержать ускользающую реальность.
Женщина боролась с внутренним смятением, её взгляд был прикован к полу, словно ища там подсказку. Щетинин покрутил в пальцах недокуренную папиросу. Он глубоко затянулся, выпуская сизую пелену, сквозь которую его взгляд стал требовательным.
– Давайте, выкладывайте, что стряслось.
Она сомкнула губы в тонкую линию, опустила взгляд в пол и медленно выдохнула, словно выпуская из себя тяжелый груз. Но слова, казалось, застряли у нее в горле, не желая вырываться наружу.
Женщина сидела на краю стула, спина прямая, ладони сжали ткань платья. Она кивнула, будто убеждая себя, что правильно сделала, что пришла.
Щетинин хранил молчание, терпеливо ожидая. Он понимал, что торопить её – ошибка, и позволял ей самой выбрать момент и слова.
– Я ходила в жандармерию, но там мне не помогли. Сказали, что без улик не возьмутся. Однако, мне посоветовали обратиться к частному сыщику… И я нашла ваше объявление, – выпалила она. Было очевидно, что она заранее продумала каждое слово, но волнение сыграло с ней злую шутку. Некоторые детали ускользнули, и её рассказ получился скомканным и неполным.
Щетинин бросил быстрый взгляд на стопку старых газет в углу, что объявление в “Новом времени” оказалось полезным.
– Муж мой… пропал, – наконец произнесла она. Голос был негромким, но чётким, с резкими нотами, будто каждое слово давалось с трудом, но отступать она не собиралась.
– Как давно? – спросил Щетинин, кладя руки на стол. Рабочая привычка. Щетинин уже пять лет не работает в жандармерии, а привычка осталась.
Женщина чуть повела плечом, раздумывая.
– Три дня, – ответила. – Нет, уже четыре.
Щетинин молча внимал, словно принимая ещё мрачную деталь как должное.