– Ну, тут спорно. Знаешь, кому ещё кажется, что они очень нужны миру? Комарам. Но люди их просто шлёпают.
– А твоя причина?
Рух задумался:
– Я люблю.
Дрибух удивился:
– Ты, значит, дожил до 70 лет и впервые влюбился? Это как впервые пойти в спортзал за день до кремации. Вы живете вместе?
– Не взаимно…
– Тебе не бессмертие нужно, а терапевт. Ни семьи, ни внуков, никого близкого, и любовь не взаимна. Ты всю жизнь как будто готовился к смерти. Теперь, когда время пришло, ты внезапно решил, что жить интересно? Я всегда думал, что с тобой что-то не так, на маньяка похож. Ты же всегда сидишь в углу, за всеми наблюдаешь и держишь ложку, как скальпель, будто собираешься провести вскрытие. Скажи честно – ты человека когда-нибудь ел?
– Нет.
В офисе шутили, что Рух неизвестно, где живёт. Никто не был у него дома. И чем больше Дрибух думал об этом, тем меньше ему это казалось шуткой. Дрибух не остановился:
– Только с тобой рядом всегда какие-то необъяснимые чувства страха и опасения.
– Взаимно.
Они снова замолчали. Дрибух заинтересованно:
– А в какой ты физической форме? Давай на руках поборемся?
Рух вздохнул:
– В отеле поборемся. Мы ведём себя, как два идиота, которые спорят, кому достанется последний кусок пирога.
Дрибух кивнул:
– Только пирог с гнильцой.
– И насильно запихивают его в рот.
– И ещё записывают это на камеру, чтобы поставить лайки.
Они посмотрели друг на друга. Засмеялись. Долго, искренне, так, как смеются люди, которым уже нечего терять.
– И всё же, – наконец сказал Дрибух, – это не нам решать.
Рух знал, что он прав.
Дрибух откинулся на спинку стула и задумчиво сказал:
– А у меня сейчас интересная сцена в работе. Девочка, четыре года. Бьётся головой о стену, плачет… Никак не могу придумать что говорит в это время.
Рух нахмурился:
– Жёстко. Может она получила уведомление и не хочет умирать.