– Опять кошмары? – спросил Данри, потирая сонные глаза.
– Ничего страшного, – натянуто улыбнулась Хэльена, пытаясь придать голосу спокойствие, которого не ощущала. – Просто дурной сон. Возвращайся в кровать, ещё слишком рано.
– Ты кричала, – упрямо сказал мальчик, проскальзывая в комнату и забираясь на край её кровати. – Это про библиотеку и огонь, да?
Хэльена вздохнула. Младший брат всегда чувствовал, когда она пыталась что-то скрыть.
– Да, тот же сон, – признала она. – Но ведь это просто сон, Дан. Нет причин для беспокойства.
Мальчик недоверчиво нахмурился:
– Тогда почему тётя Фрида говорит, что сны – это иногда послания духов? А ещё она сказала, что в нашей семье были…
– Тётя Фрида слишком любит свои травяные настойки, – сухо перебила его Хэльена. – И слишком много болтает. Серьёзно, Дан, возвращайся в постель.
Несмотря на свой юный возраст, Данри был удивительно проницателен.
– Метка опять светится, да? – тихо спросил он, кивая на её запястье.
Хэльена инстинктивно дотронулась до руки. Свечение уже угасло, но она знала – оно вернётся. Как и сны.
– Я в порядке, малыш, – мягко произнесла она, растрепав его и без того взлохмаченные волосы. – Иди досыпать, а утром я приготовлю твои любимые оладьи с черникой.
Посулы оладий сработали, как обычно. Данри просиял и, пожелав сестре спокойной ночи, убежал в свою комнату. Когда звук его шагов затих, Хэльена откинулась на подушки и уставилась в потолок.
Она не могла больше притворяться, что всё это – просто странная случайность. Сны становились всё ярче, метка – всё отчётливее. Что-то приближалось, что-то менялось в её жизни. И больше всего на свете Хэльена боялась, что эти изменения каким-то образом связаны с трагедией, унёсшей её родителей.
Мама и отец погибли, когда ей было всего двенадцать, а Данри – пять. «Несчастный случай во время путешествия» – так сказали официальные лица, принёсшие печальную весть. Но Хэльена до сих пор помнила странные шрамы на теле отца и неестественно бледное, словно восковое лицо матери, когда она в последний раз видела их в деревенском доме скорби перед погребением.
Единственное, что осталось от родителей – это древняя книга с полустёршимися символами на обложке и серебряный медальон с гравировкой, изображавшей точно такую же руну, как та, что временами появлялась на её запястье. Тётя Фрида, сестра её матери, забравшая осиротевших детей, спрятала эти вещи в сундук и запретила даже упоминать о них.