Взгляд сам потянулся к той самой вазе. Розовое венецианское стекло с позолоченными прожилками, такое хрупкое, что казалось, оно дышит. Мы нашли её в крохотной лавчонке у моста Риальто, в тот день, когда дождь лил как из ведра, а мы смеялись, промокшие до нитки, и Марк, прикрывая её своим пиджаком, бормотал: "Смотри, она же хрупкая, как твое сердце. Но если беречь…"
Теперь она казалась мне самым ненужным, самым фальшивым предметом в этом доме-фантоме.
Я подошла к полке. Пальцы сами сомкнулись вокруг гладкого горлышка, ещё хранящего отпечатки его рук.
– Не делай из этого трагедию.
Его фраза прозвучала в голове, и что-то внутри сжалось в тугой, болезненный комок.
– Вот как? – прошептала я, и в следующее мгновение ваза уже летела к стене, вращаясь в воздухе с какой-то странной, почти красивой неотвратимостью.