Марика замыкала их маленький отряд, её шаги были лёгкими, почти бесшумными, словно она ступала по воздуху. Свежий шрам на её щеке, красный и воспалённый, выделялся на бледной коже, как метка, оставленная судьбой, но в её глазах горел огонь – неукротимый, живой, тот самый, что заставил её отвергнуть приказ Клайва и встать на сторону Айрин. Она то и дело бросала быстрые взгляды на Рена, и Айрин чувствовала, как между ними витает что-то неуловимое – напряжение, острое, как лезвие кинжала, которое она не могла до конца разгадать. Её собственное сердце сжималось от этого, и она не знала, было ли это завистью, страхом или просто усталостью от всего, что свалилось на неё за последние дни.
Лес обступал их всё плотнее, его дыхание становилось гуще, насыщеннее. Воздух наполнился запахами – влажной земли, пропитанной росой, смолы, что сочилась из трещин в коре, и чего-то сладкого, почти эфирного, что заставляло её голову кружиться. Деревья здесь были старыми, их стволы, покрытые мягким зелёным мхом, возвышались, как стражи, а ветви сплетались высоко над головой, образуя полог, через который свет падал тонкими, дрожащими нитями. Но настоящим чудом были цветы – крошечные, не больше ногтя на мизинце, они росли у корней, испуская мягкое голубоватое сияние, словно звёзды, упавшие с неба и застывшие в траве. Айрин замедлила шаг, её дыхание замерло, когда она наклонилась к одному из них. Лепестки были тонкими, почти прозрачными, и свет пульсировал в них, как живое сердце. Она протянула руку, её пальцы дрожали в воздухе, но она остановилась, боясь нарушить эту хрупкую магию.
Аргус заметил её движение и остановился, опираясь на посох. Его тёмные глаза блеснули в утреннем свете, и на его губах мелькнула слабая улыбка, смягчившая суровые морщины на лице.
– Это эфирные слёзы, – сказал он, его хриплый голос прорезал тишину леса, мягкий, но полный глубины. – Легенды говорят, они выросли там, где эфирные проливали слёзы, покидая наш мир. Их свет – это их память, их магия, оставленная нам.
Айрин подняла взгляд, её пальцы всё ещё висели в воздухе, дрожа от близости к цветку. В груди шевельнулось тепло, но тут же сменилось острой болью – воспоминанием о Тео, о том, как он однажды принёс домой цветок, утверждая, что он волшебный, и как Лейна смеялась, вплетая его в её волосы. Слёзы обожгли глаза, и она смахнула их рукавом, грубая ткань царапнула кожу. Она выпрямилась, стараясь прогнать слабость, но голос всё равно дрогнул, когда она заговорила.