У классной доски толстый брюнет поднял свою огромную линейку над головой и неожиданным фальцетом пропищал:
– Жиды, а ну живо подходим сюда! Сейчас у нас будет конкурс!
Он вдруг зашелся в истеричном смехе:
– У нас сейчас будет конкурс! Евровидения! Демократичный! Ха-ха-ха! Конкурс! На самый, ха-ха-ха! Длинный, ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Нос!
Я повернул голову направо. Художник Лев Моисеевич сидел, замерев за своей партой неестественно прямо, сложив перед собой руки с тонкими пальцами, как какой-нибудь типичный отличник, и строго смотрел на давно немытую классную доску перед собой. Похоже, он опасался, что учитель вызовет к доске именно его.
Действительно, прямо перед этими аккуратно сложенными на парте руками вдруг хлыстом ударила металлическая линейка и следом раздался знакомый фальцет:
– У кого же тут, ха-ха-ха! Самый, ха-ха-ха! Длинный! Нос!
Тут же раздался еще один страшный удар, линейка завибрировала с каким-то страшным металлическим стоном у самых рук художника.
Лев Моисеевич заметно вздрогнул, но не повернул головы, видимо, надеясь, что все как-нибудь само обойдется.
– Эй, ты! Морда жидовская! А ну, вставай, сволочь! Будем, ха-ха-ха, тебя сейчас вписывать в этнографические рамки! Встать, мразь!
Художник еще раз заметно вздрогнул и послушно встал, неловко придерживая шляпу правой рукой.
– Я, собственно…, – начал было он, но его жалкое блеяние прервал резкий удар линейкой по шляпе.
Шляпа слетела на пол, а когда художник наклонился и потянулся за ней сухой загорелой рукой, по этой руке снова жестко ударила линейка, на этот раз ребром.
На загорелой морщинистой коже осталась неровная кровавая полоса и художник отдернул руку обратно, замерев по стойке смирно.
– Ну что, ты понял, кто перед тобой сейчас стоит?
Жирный брюнет встал напротив парты художника и снова хлопнул по парте линейкой.
– Перед тобой, жидовская мразь, стоит профессор Киевского института национальной памяти Владимир Михайлович Вятрович! Ты понял, кто перед тобой стоит, мразь?! Повтори, гнида!
– Передо мной стоит профессор Киевского института национальной памяти Владимир Михайлович Вятрович, – практически не запинаясь, послушно повторил художник.
– Да ты чертов гений! – восхитился профессор и снова хлопнул по парте линейкой, впрочем, уже практически миролюбиво, совсем несильно.