– Настоящий солдат должен познать все – и мороз, и жару, а уж по части, где переспать, должен пройти все огни и воды.
– Уж лучше решать вопрос, с кем переспать, а не где, ваше благородие. – Это был Белов, такие шуточки мог отпускать только он.
Белов дробно, по-синичьи, рассмеялся.
Сотник неопределенно мотнул головой – не понять, поддерживает он Белова или нет, хотя глаза у него на мгновение сделались жесткими. Впрочем, на поверхность ничего не выплыло, сотник сдержал себя – язык ведь без костей, что хочет, то и мелет, – и произнес добродушным тоном:
– И такое в нашей жизни обязательно будет. Доживем и до этого.
– Доживем до понедельника, ваше благородие, а там, глядишь, хлеб подешевеет, – пробормотал Белов угасающим голосом, натянул на голову бурку и уснул.
Утром снова начали месить мерзлую грязь на тыловых дорогах, но безуспешно – то ли немцы успели предупредить своих о шальных казаках, прочесывающих тылы, то ли произошло еще что-то, Семенов, покрякав от досады, подкрутил усы и решил возвращаться в полк, всего несколько дней назад осевший в Сахоцине – зеленом местечке, богатом цирульнями, плохим виноградным вином, голенастыми крутобедрыми девками и черствым хлебом, который местные пекари готовили с добавлением картошки и мелко смолотой кукурузы.
– Задание мы выполнили еще вчера, – справедливо рассудил Семенов, – пора и честь знать.
День прошел быстро, попасть в Сахоцин засветло не удалось, и Семенов решил заночевать в маленькой, черной, словно насквозь прокопченной дымом, измазанной сажей деревушке. Чумаза деревушка была настолько, что невольно думалось – а не живут ли тут ведьмы, у которых метлы работают на смеси дегтя с мазутом? До Сахоцина осталось идти совсем немного – пятнадцать верст, но в темноте решили не рисковать, иначе кони останутся без ног.
Ночь хоть и была ветреной, темной, с низкими удушливыми облаками, а прошла спокойно, утро наступило серое, какое-то беспросветное, лишенное не только радости и броских красок, но даже свежего воздуха. Откуда-то издалека понизу полз вонючий, пахнущий незнакомой химией дым. Словно где-то горела фармацевтическая фабрика.
Было тихо. Только на западе, километрах в пяти от деревеньки, грохотало одинокое орудие, раз за разом посылая в невидимую цель снаряды. Семенов, приложив ладонь ковшом к уху, прислушался к орудийным ударам: наша пушка или немецкая?